Вечером в среду 5 мая 2010 года 95 студентов, преподавателей и рабочих собрались в театре Бернарда Санли (Bernard Sunley) колледжа Св. Катерины (St. Catherine's College) Оксфордского университета, чтобы послушать лекцию председателя редакционной коллегии Мирового Социалистического Веб Сайта Дэвида Норта (David North), посвященную биографии Льва Троцкого, которую написал Роберт Сервис (Robert Service).

Интернациональный состав аудитории включал представителей Южной Африки, Китая, Шри-Ланки, Индии, Турции, Франции и некоторых других стран. Аудитория более часа внимательно слушала выступающего, после чего ему был задан ряд вопросов.

Некоторые слушатели были студентами Сервиса или знали о том, что он занимает ведущие позиции в преподавательском составе Оксфорда. Один из задававших вопросы выразил удивление тем, что Сервис не присутствовал на лекции, чтобы выступить с защитой своей работы.

Предыдущие критические обзоры и лекции Норта по этому предмету включают: "В защиту "великого и непреходящего исторического значения" Троцкого" (http://www.wsws.org/ru/2011/jul2011/dn-j13.shtml) и "На службе у фальсификации истории" (http://www.wsws.org/ru/2010/apr2010/serv-a24.shtml).

На английском языке текст выступления Д. Норта был опубликован 6 мая 2010 г.

***

Со времени публикации осенью 2009 года биографии Льва Троцкого, написанной Робертом Сервисом, я написал одну большую рецензию и выступил с двумя лекциями в Лондоне и Сиднее. Это моя третья лекция, посвященная данной книге. Возникает законный вопрос, что можно добавить к тому, что я уже написал и сказал? Эта мысль вертелась у меня в голове, когда я начинал подготовку к сегодняшнему собранию. Буду ли я вынужден повторить то, что уже сказал, хотя и перед новой аудиторией? Этого, по крайней мере, в целом, не случится. Некоторые повторения неизбежны, но есть и много того, что еще следует сказать.

Две вещи стали ясны для меня, когда я по прошествии нескольких месяцев вновь обратился к биографии г-на Сервиса. Во-первых, эта книга еще хуже, чем мне представлялось ранее. Во-вторых, я не распознал сразу все фактические ошибки, полуправды, искажения, фальсификации и откровенную клевету, которые следовало обнаружить в биографии, написанной г-ном Сервисом. На самом деле работа по нахождению всех ошибок в его книге представляет занятие, которое потребовало бы нескольких месяцев труда не одного выпускника исторического факультета Оксфорда. То, что я писал в моей первой рецензии, не было преувеличением: опровержение каждого утверждения, которое является фактически неправильным, лишено необходимых доказательств и которое нарушает принятые нормы исследования потребовало бы тома почти такого же размера, как и сама книга Сервиса. В каждой ее главе содержатся утверждения и суждения, которые совершенно несовместимы с чисто профессиональной точки зрения.

Ранее я обращал внимание на некоторые наиболее злобные пассажи в биографии, написанной Сервисом, а именно на его оскорбительное изображение личности и личной жизни Троцкого. Как Сервис признал в своем введении, он намеревался развенчать героический образ Троцкого, который возник на страницах незаурядной биографической трилогии Исаака Дойчера [ Вооруженный пророк, Обезоруженный пророк, Пророк в изгнании ] и который оказал значительное влияние на целое поколение радикализированной молодежи в 1960-е годы. Намерением Сервиса было не только дискредитировать Троцкого как политическую фигуру, но также и как человека: представить его неблагодарным сыном, мужем — изменником и волокитой, холодным и невнимательным отцом, грубым, склочным и ненадежным товарищем и, наконец, массовым убийцей, человеком, который "получал удовольствие от террора" (Trotsky, p. 497). Короче говоря, Троцкий изображался одним из чудовищ политической истории двадцатого века. Я также указывал на навязчивую концентрацию г-на Сервиса в отношении еврейского происхождения Троцкого, которое Сервис рассматривал в стиле, способном порадовать антисемитов.

Детальное разоблачение того, как Сервис попытался очернить личность Троцкого, не оставило бы времени для критики трактовки Сервисом политики и идей Троцкого. Однако следует заметить, что, согласно заявлению Сервиса, он не был особенно заинтересован в том, чтобы исследовать то, что было Троцким сказано, написано или даже, по большому счету, сделано. Сервис писал, что он намеревался "раскопать похороненную жизнь" (p. 4). Сервис заявил, что его интересовало то, "о чем Троцкий умолчал относительно того, о чем он сказал или написал". Согласно Сервису, "невысказанные базовые представления [unuttered basic assumptions]" Троцкого "были неотъемлемой частью амальгамы его жизни" (p. 5).

Этот подход, соответствующий целям г-на Сервиса, имеет как коммерческий, так и политический характер. Прежде всего, он избавляет его от необходимости действительного ознакомления с основными работами Троцкого, а тем более — от систематического изучения его огромного наследия опубликованных и неизданных работ. В любом случае, Сервис не смог бы провести серьезное исследование, даже если бы был склонен его предпринять. Его биография Троцкого была сфабрикована в соответствие с коммерческой формулой, которую он выработал со своими издателями (Macmillan в Британии, Harvard University Press в Соединенных Штатах). Биография Троцкого стала третьей большой книгой Сервиса, которая была выброшена автором на рынок в течение всего пяти лет. Первая книга, биография Сталина, была опубликована в 2005 году. Она содержала 604 страницы текста, умело разбитого на пять частей. Каждая часть содержала 11 глав объемом 10-13 страниц. Вторая книга Сервиса, Товарищи (Comrades), была опубликована два года спустя, в 2007 году. Этот том, заявленный как авторитетная история мирового коммунизма, содержал 482 страницы текста, разбитого на шесть частей. Каждая часть включала шесть глав. Каждая глава состояла из 10-12 страниц.

Товарищи являются карикатурой на политическую и интеллектуальную историю. Введение, написанное Сервисом к этому тому и напоминающее бешеную скачку по источникам марксизма, читается как черновой сценарий пародийного шоу группы "Монти Пайтон" (Monty Python). Сервис сообщает своим читателям, среди прочего, что "Маркс заявил о том, что следует перевернуть Гегеля вверх тормашками", и что он никогда не "потворствовал защите частного предпринимательства со стороны Рикардо". Расправившись так резво с философией и политической экономией, Сервис провозгласил: "Решающей для марксизма была мечта о том, что за апокалипсисом последует рай. Такой способ мышления существовал в иудаизме, христианстве и исламе" (p. 14). Этот том сверкает множеством подобного рода поразительно глубоких наблюдений.

После этой публикации Сервис ввязался в новое рискованное предприятие. В Троцком, опубликованном в 2009 году, Сервис и его издатели достигли совершенного баланса между коммерческим графиком и процессом создания текста. Троцкий содержит 501 страницу текста, разбитого на четыре части, по 13 глав в каждой. Всего 52 главы, по 9-10 страниц в каждой. Таким образом, можно резонно предположить, что от Сервиса ожидали производства по одной главе в неделю и завершения работы всего за один год. Принимая во внимание дополнительные месяцы, необходимые для редактирования, корректорской правки, набора и печати, двухлетний издательский график не оставлял Сервису сколько-нибудь достаточного количества времени для чтения, анализа и оценки документов, а также для обдумывания материала. Это могло бы частично объяснить поразительное количество фактических ошибок в написанной им биографии.

Однако даже если бы г-н Сервис договорился о более свободном графике, результат все же был бы по большей части таким же. Сервис намеревался произвести нападение на Троцкого и проделать антитроцкистскую работу, которая, по самой своей природе, исключала принципиальное и вдумчивое изучение работ и идей Троцкого. Игнорирование работ Троцкого способствовало искажению его идей. Для Сервиса истинность или неистинность любого отдельного заявления или то, насколько то или другое суждение было основано на заслуживаемом доверия доказательстве, не было тем, о чем следовало беспокоиться. В работе о Троцком никакой абсурд не был чересчур гротескным.

То, что Троцкий являлся одним из великих революционных мыслителей двадцатого века, не является утверждением, которое серьезные историки — включая тех, которые не испытывают симпатии к его политике — стали бы оспаривать. Бесспорно, он был писателем, оказывавшим исключительное воздействие. Он являлся редчайшим политическим деятелем, который был способен завладевать вниманием мира посредством силы своих работ. Лишенный всех традиционных атрибутов власти, живя изгнанником в изоляции — на острове радом со Стамбулом в Турции, затем в провинциальных деревнях Франции и Норвегии и, наконец, в пригороде Мехико — Троцкий своим словом влиял на мировое общественное мнение.

Его враги продолжали бояться его. Само упоминание его имени могло привести Гитлера в ярость. Даже могущественный Сталин, засевший в Кремле и распоряжавшийся огромным аппаратом террора, боялся Троцкого. Советский историк, покойный генерал Дмитрий Волкогонов писал: "Ему [Сталину] переводили (в одном экземпляре) почти все, что выходило из-под пера Троцкого… В специальном шкафу в кабинете Сталина… были практически все книги Троцкого, с многочисленными закладками, подчеркиваниями. Интервью, заявления Троцкого для буржуазной печати тут же переводились и докладывались Сталину" [1]. В замечательном пассаже Волкогонов, который имел доступ к личным бумагам Сталина, писал:

"Призрак Троцкого часто посещал Сталина… Сталин его ненавидел больше, чем тогда, когда он был рядом… Когда Сталин слушал Молотова, Кагановича, Хрущева, Жданова, ему нередко приходила мысль: насколько умнее, выше этих функционеров был Троцкий! На целый порядок! Он мысленно перебирал других своих соратников и в растерянности убеждался — ни по уровню мышления, ни по организаторской хватке, ни по ораторскому таланту, ни по мастерству публициста они не могли сравниться с Tpоцким. Но он был умнее и талантливее и его, Сталина… Читая переведенные книги Троцкого " Сталинская школа фальсификаций ", " Открытое письмо к членам большевистской партии ", " Сталинский термидор ", "вождь" почти терял самообладание" [2].

И по прошествии семидесяти лет после смерти Троцкого его работы продолжают печатать на многих языках по всему миру. В самом деле, из всех основных представителей классического марксизма — возможно, за исключением Маркса и Энгельса — Троцкий остается самым читаемым автором. Слова "преданная революция", "неравномерное и комбинированное развитие", "перманентная революция" и "Четвертый Интернационал" — связанные с именем Троцкого — выражают ключевые идеи политического опыта современной истории. До тех пор пока русская революция останется предметом интереса, полемики и воодушевления — то есть для будущих поколений — монументальная История русской революции Троцкого сохранит свое влияние на умы, воображение и чувства читателей. Троцкий, несомненно, был важнейшим политическим мыслителем. Как удачно выразился известный современный историк Барух Кней-Пац (Baruch Knei-Paz), который не является троцкистом, в исследовании идей Троцкого в 1978 году:

"Много было написано о жизни и революционной деятельности Троцкого — когда он был при власти и без власти, — но относительно мало о его социальных и политических идеях. Возможно, это вполне естественно, так как его жизнь наполнена многими сенсационными событиями, и он, даже сегодня и, возможно, не несправедливо рассматривается как наиболее выдающийся революционер в эпоху, в которую не было недостатка в революционных фигурах. Однако его достижения в области теории и идей во многих отношениях не менее грандиозны: он одним из первых проанализировал произошедшие в отсталых странах социальные перемены и также одним из первых попытался объяснить политические последствия, которые выросли из этих перемен. Он много писал в течение своей жизни, и политический мыслитель в нем был не менее значительной частью его личности, чем более хорошо известный человек действия" [3].

А теперь послушаем Сервиса: "Он [Троцкий] всегда писал то, что в данный момент было у него голове" (p. 78). Троцкий "не претендовал на интеллектуальную оригинальность: он был бы осмеян, если бы попытался сделать это". "Он отказывался утруждать себя исследованием большинства вопросов, которые тогда волновали интеллектуальную элиту партии" (p. 109). "В интеллектуальном отношении он носился по верхам…" (p. 110). "Он просто любил сидеть за рабочим столом, с чернильной ручкой в руке, небрежно пописывая новый опус…" (p. 319). "Его мышление было путаной и сбивающей с толку мешаниной…" (p. 353). "Он тратил много времени на споры, меньше — на размышления… Как мыслитель он отличался крайним недостатком серьезности" (p. 356). Его статьи были наполнены схематичными проектами, шаткой аргументацией и плохо обоснованными лозунгами" (p. 397).

Когда читаешь такие пассажи, просто поражаешься их абсолютной глупости и грубости. Неужели их автор ожидает, что такая бессмыслица будет воспринята всерьез? Неужели он сам верит в это? Сервис не дает примеров "путаной и сбивающей с толку мешанины идей" Троцкого. Сервис не пытается проанализировать или хотя бы дать краткое изложение ни одной работы Троцкого. Характеристики, подобные приведенным выше, преподносятся без какого-либо рассмотрения или цитирования реального текста. Даже наиболее значимые понятия и идеи, связанные с Троцким — такие как теория перманентной революции и его анализ социально-экономических основ Советского Союза как переродившегося рабочего государства — не объясняются. В той степени, в какой краткие ссылки на отдельные работы Троцкого все же приводятся, это делается таким способом, чтобы выставить их автора и его идеи в нелепом виде.

Сервис не первый, кто использует такую технику против Троцкого. Фактически его метод разительно похож на приемы, использовавшиеся в международной антитроцкистской кампании, развернутой советской бюрократией и близкими к ней сталинскими партиями, такими как Коммунистическая партия Великобритании (КПВ), в конце 1960-х — начале 1970-х годов. Будучи в тот период молодым аспирантом, изучающим советскую историю, г-н Сервис мог быть хорошо осведомлен об этой кампании. Писания сталинистки Бетти Рейд (Betty Reid), антитроцкистского специалиста в КПВ, широко распространялись в университетских городках Британии. В те годы советская бюрократия становилась все больше озабоченной распространением троцкистского влияния среди радикализированной молодежи. Но поскольку преступления Сталина уже были преданы огласке разоблачениями Хрущева, для идеологических агентов Кремля было уже невозможно просто поносить Троцкого как "фашистского выродка", как это делалось в 1930-е и 1940-е годы. Следовало развить другие формы замаскированных фальсификаций. Грубое искажение работ Троцкого — в особенности изображение их абсурдными или в качестве бредней лунатика — играло главную роль в возобновленном наступлении на троцкизм. Разумеется, попытка дискредитировать идеи Троцкого требовала, чтобы цитаты из его работ были сведены к минимуму. В ценной статье под заглавием "Возрождение советского антитроцкизма", написанной в 1977 году, покойный Роберт Х. Макнил (Robert H. McNeal), известный американский исследователь, описал сталинистский метод:

"Есть довольно много того, чего нельзя применять в возрожденной версии советского антитроцкизма. Нельзя цитировать его работы ни в полной библиографической форме, ни слишком часто. Относительно часто ссылаются на названия (никогда не сообщается дополнительная издательская информация) Перманентная революция и Моя жизнь, но мало на что еще. Это умышленная предосторожность. Не нужно помогать врагу распространением подрывных списков литературы, в особенности имея в виду читателей в странах, библиотеки которых содержат работы Троцкого. Эта неопределенность первоисточников облегчает их интерпретацию… Бездоказательно утверждается, что Троцкий клеветал на Советский Союз, отрицал его социалистический характер, утверждение, которое считается слишком абсурдным, чтобы требовать опровержения, однако содержание критики сталинизма Троцким никогда не описывается" [4].

Сервис пишет, что "литературное наследие" Троцкого "не следует признавать завершенной историей" и что "иногда именно в якобы ничтожных мелочах, а не на почве публичных заявлений, проекция его деятельности реконструируется наиболее эффективно" (p. 5). Далее он заявляет, что опубликованная автобиография Троцкого является бесчестной попыткой скрыть правду о его жизни, и что "вычеркивания и исправления рассказывают нам о том, о чем он не хотел, чтобы знали другие" (p. 5). Эти заявления демонстрируют метод фальсификации, который является разновидностью сталинского метода, достаточно точно выявленного Макнилом.

Метод, использованный Сервисом, связан с политическим мировоззрением, которое пропитывает его работу. Его ненависть к Троцкому является зеркальным отражением его восхищения Сталиным. Рассматривая ложные и насмешливые характеристики, которые дает Троцкому Сервис, позвольте нам проанализировать оценку Сталина, сделанную этим профессором. В биографии 2005 года Сервис характеризует Сталина как "превосходного редактора русскоязычных рукописей". Сервис не приводит ни одной рукописи, в которой демонстрируется это превосходство. Он также не упоминает, что Сталин, как диктатор, большую часть своей редакторской работы проделывал посредством пули палача (Stalin, p. 115). Напротив, восхваления продолжаются. "Фактически, — пишет Сервис, — Сталин был умелым и вдумчивым писателем, несмотря на то, что он не был стилистом" (p. 221). Это не мнение, а факт! В противоположность Троцкому, который, как говорил нам Сервис, "писал то, что в данный момент было у него голове". Да, Сталин никоим образом не был совершенен. "Он с психологической навязчивостью совершал массовые убийства", — печально замечает Сервис. Но "он думал и писал как марксист" (p. 379). Его Основы ленинизма были "умело сделанной выборкой" (p. 221). "Сталин, — пишет Сервис, — был мыслящим человеком и всю свою жизнь пытался понять мир со своей точки зрения. Он изучал многое и забывал мало… Он не был ни оригинальным мыслителем, ни даже выдающимся писателем. Однако он был интеллектуалом до конца своих дней". Суммируя оценку Сталина в заключение его биографии, Сервис заявляет: "Но, конечно, он был исключительной личностью. Он был настоящим вождем. Его действия диктовались жаждой власти, так же как и идеями. Он был своеобразным интеллектуалом, и его уровень грамотности и редакторское мастерство были впечатляющими. О его психологических особенностях всегда будут вестись споры" (p. 603).

Задача Сервиса в его биографии Троцкого заключалась в том, чтобы дискредитировать тот благоприятный образ, который возникал на страницах ранее написанных биографий, принадлежащих перу Исаака Дойчера и французского историка Пьера Бруэ. Цель сервисовской биографии Сталина была совершенно противоположной. В то время как написание биографии Троцкого диктовалось Сервису ненавистью, его труд Сталин был продиктован любовью. Существующий образ Сталина, писал он, "давно не подвергался критике". "Эта книга имеет целью показать, что Сталин был намного более динамичной и разносторонней личностью, чем принято обычно считать" (Stalin, p. x). Сервис признавал, что Сталин "был бюрократом и убийцей". Однако "он также был вождем и редактором, теоретиком (в известном смысле), немного поэтом (в молодости), поклонником искусства, семейным человеком и даже обладал шармом" (p. x). Многое из этого, между прочим, можно было бы сказать о Геббельсе и Геринге, не говоря уже о Гитлере.

Может быть, Сервис воображал, что дает своим читателям тонко очерченный портрет, смесь противоречивых черт личности. Однако то, что он в действительности представил, было набором наихудших кинематографических штампов — массовый убийца, который укладывает своих детей в постель и нежно целует их, желая им спокойной ночи. Но что же он нам на самом деле дает? Фактически, политическое описание, довольно схожее с описанием Михаила Горбачева, последнего советского лидера, которое содержится в его печально известной речи, произнесенной в ноябре 1987 года:

"Сейчас много дискуссий о роли Сталина в нашей истории. Его личность крайне противоречива. Оставаясь на позициях исторической правды, мы должны видеть как неоспоримый вклад Сталина в борьбу за социализм, защиту его завоеваний, так и грубые политические ошибки, произвол, допущенные им и его окружением, за которые наш народ заплатил великую цену и которые имели тяжелые последствия для жизни нашего общества" [5].

Как Сервис, так и Горбачев готовы признать, что Сталин совершал преступления. Но ударение делается на его положительных достижениях. В первом абзаце биографии Сталина Сервис заявляет: "Хотя СССР основал Ленин, именно Сталин решающим образом усилил и стабилизировал эту структуру. Без Сталина Советский Союз мог бы развалиться за десятилетия до своего распада в 1991 году" (Stalin, p. 3). Эти слова могли бы быть написаны членом советского Политбюро! Трудно представить себе более выразительную апологию и оправдание политики Сталина. Сталин решающим образом усилил и стабилизировал структуру СССР. Он мог бы без него развалиться за десятилетия до своего распада в 1991 году.

Этими словами все действия и преступления Сталина признаются разумными и оправданными: расправа с Левой оппозицией в 1920-х годах, ужасы коллективизации, Московские процессы и террор конца 1930-х годов, дезориентация и предательства, содействовавшие победам фашизма в Европе, обезглавливание руководства Красной Армии в 1937-1938 годах и пакт Сталина-Гитлера, приведшего к отнюдь не неизбежной гибели миллионов советских людей после немецкого вторжения в июне 1941 года, плохое управление советской экономикой и деградация духовной жизни, убийство лучших писателей, философов, ученых, возрождение антисемитизма и дискредитация марксизма и социалистических идеалов в самом Советском Союзе и в международном масштабе. Все это признается Сервисом оправданным в качестве необходимого для стабилизации и сохранения СССР! Сервис упускает из виду тот факт, что структура, оставленная Сталиным, двигалась от кризиса к кризису, и что поколение бюрократов, которое пришло к власти при его попечительстве, привело Советский Союз к застою и крушению.

Сервис заходит так далеко, что предполагает, будто террор стал законной реакцией Сталина на угрозы, стоявшие перед СССР:

"Главным его соображением была безопасность, и он не делал различия между своей личной безопасностью и безопасностью своей политики, руководства и государства. Молотов и Каганович в своих более поздних воспоминаниях заявляли, что Сталин оправданно боялся возможности "пятой колонны", готовой поддержать силы вторжения в случае войны. Сталин делал некоторые намеки на это. Он был потрясен той легкостью, с которой оказалось возможным для генерала Франко собрать сторонников в ходе гражданской войны в Испании, которая разразилась в июле 1936 года. Он намеревался сделать так, чтобы этого никогда не произошло в СССР. Подобный ход мыслей дает некоторое объяснение тому, почему он, верящий в эффективность государственного террора, обратился к массовому насилию в 1937-38 годах (Stalin, p. 347-48).

Сервис принимает как правдоподобные те лживые оправдания террора, которые давались соучастниками Сталина в массовых убийствах Молотовым и Кагановичем, — фигурами, поставившими свои подписи на тысячах смертных приговорах в 1930-е годы. Нет ни малейших свидетельств того, что решение Сталина истребить большевистскую старую гвардию и огромные слои революционной социалистической интеллигенции было вызвано "оправданными страхами" относительно готовившегося против советского государства правого переворота. Предполагая, что события в Испании — где хорошо известные армейские офицеры, давно принадлежащие к крайне правому крылу, организовали заговор против республиканского правительства Испании, — побудили Сталина развернуть террор, Сервис придает легитимность чудовищным обвинениям, выдвинутым государственным прокурором Вышинским против старых большевиков, осужденных на Московских процессах. Необходимо отметить, что планы физического устранения старых большевиков были запущены в действие задолго до начала испанской гражданской войны в июле 1936 года. Убийство Кирова произошло в декабре 1934 года. Зиновьев и Каменев и бесчисленное множество других оказались в тюрьме в 1935 году. Подготовка к первому Московскому процессу — включавшая в себя оказание исключительного давления на Зиновьева, Каменева и других находившихся в тюрьме потенциальных подсудимых, в том числе пытки, для того, чтобы выбить признание — уже длилась в течение месяцев. Если и было какое-либо зарубежное событие, которое "вдохновило" Сталина на уничтожение своих старых партийных товарищей, так это не правый переворот в Испании, а "ночь длинных ножей" в Германии в июне 1934 года — то есть убийство Гитлером своих старых партийных соратников в руководстве штурмовиков SA.

Это правда, что Сталин развернул террор, чтобы предотвратить угрозу своему режиму. Но эта угроза исходила не от фашистов справа, а от социалистов слева. Опасения Сталина, что общественное недовольство в Советском Союзе приведет к возрождению большевистских течений, прежде всего того, которое возглавлял Троцкий, хорошо подтверждены документально — в особенности блестящим российским марксистским историком Вадимом Роговиным. Неудивительно, что семитомная история борьбы социалистической левой и троцкистской оппозиции против сталинизма, написанная Роговиным, не включена Сервисом в библиографические списки его биографий Сталина и Троцкого.

Защита Сервисом Сталина продолжается и в его биографии Троцкого. Сервис замечает с осуждением, что "Троцкий выдвинул аргументы, которые дискредитировали репутацию Сталина и его приспешников, и было слишком легко для писателей бездумно принимать их как таковые" (Trotsky, p. 3). Сервис продолжает:

"Троцкий ошибался во многих главных аспектах своих доказательств. Сталин был не посредственностью, а, напротив, обладал впечатляющим кругом способностей, а также талантом решительного руководителя. Стратегия коммунистического наступления Троцкого, во всяком случае, имела мало что предложить во избежание тиранического режима (p. 3).

Что касается отталкивающих аспектов режима Сталина, то источником этих проблем был Троцкий, чьи "идеи и действия заложили не один камень в фундамент, на котором выросла сталинская политическая, экономическая, социальная и даже культурная доктрина" (p. 3). Далее в биографии, явно фальсифицируя известную работу Троцкого, посвященную литературной критике, Литература и революция, и приписывая автору взгляды, которые прямо противоположны тому, что написано в самой книге, Сервис утверждает: "Когда все сказано и сделано… именно Троцкий заложил философские основания сталинизма в области культуры" (p. 318).

Защита Сталина Сервисом от написанного Троцким носит чрезвычайно оскорбительный характер: "Что касается обвинения, что Сталин был архибюрократом, то оно в большом количестве исходило от обвинителя, который наслаждался необузданной [?] административной властью в годы своего величия" (p. 3). Тирада продолжается:

"Даже заявление Троцкого, что Сталин не был заинтересован в помощи иностранным коммунистическим захватам власти, не способно выдержать проверки. Более того, если бы коммунизм победил в Германии, Франции или Испании в межвоенные годы, его знаменосцы вряд ли бы удержали власть. И если бы Троцкий являлся верховным лидером вместо Сталина, риски кровавой бани в Европе резко возросли" (p. 3).

Чьей проверки? Сам Сервис не подвергает тщательному исследованию ни один из крупных революционных конфликтов — в Британии, Китае, Германии, Франции и Испании (если назвать некоторые из них) — которые были предметом полемики Троцкого в течение 1920-х и 1930-х годов. Но само это заявление не мог бы сделать ни один уважаемый и честный историк. Разрушительная роль сталинизма в течение "подлого десятилетия" [6], которое предшествовало началу Второй мировой войны, катастрофическое воздействие его двуличной, циничной и убийственной деятельности на европейское и международное рабочее движение была запечатлена в сознании целого поколения, пережившее ужасные события 1930-х годов. Книга Джорджа Оруэлла Памяти Каталонии (Homage to Catalonia) является лишь наиболее известным свидетельством о сталинском кошмаре.

Существует бессчетное количество книг, в которых сталинистская работа по подрыву Испанской революции, в том числе подавление левых и убийство лидера ПОУМ Андре Нина (Andres Nin), вписано в историю. Превращение коммунистического Интернационала в коррумпированный инструмент советской внешней политики, руководимый функционерами, отобранными и контролируемыми Кремлем, является историческим фактом, подтвержденным огромным массивом документов. Седьмой конгресс Коминтерна, проведенный в 1935 году, навязал коммунистическим партиям перспективу классового сотрудничества в рамках "Народных фронтов" с "либеральными" и "демократическими" буржуазными партиями. Сервис не упомянул об этом конгрессе, который, как предсказывал Троцкий, заложил основу для формального роспуска Коминтерна. Как позднее отмечал историк Э.Г. Карр, написавший известную книгу, в которой была подвергнута "проверке" внешняя политика Сталина:

"… Существенно то, что больше не было созвано ни одного конгресса и ни одного значимого Пленума ИККИ [Исполнительного комитета Коммунистического Интернационала]. Коминтерн продолжал выполнять подчиненные функции, в то время как внимание публики было направлено в другую сторону. Вывод Троцкого о том, что седьмой конгресс может "войти в историю как ликвидаторский конгресс" Коминтерна, не был совсем несправедливым. Седьмой конгресс указал путь к развязке 1943 года" [7].

Наряду с явными фальсификациями Сервис делает высокомерные заявления, бессмысленный характер которых должен стать очевидным для любого читателя, который действительно думает о том, что он читает. Откуда Сервис знает, что "если бы коммунизм победил в Германии, Франции или Испании в межвоенные годы, его знаменосцы вряд ли бы удержали власть"? Какова основа этого суждения? Если бы рабочий класс действительно пришел к власти в двух или нескольких наиболее развитых в экономическом и культурном отношении странах Западной Европы и вдобавок удержал власть на стратегическом Иберийском полуострове, каким образом могли бы быть свергнуты эти революционные режимы? Посредством усилий капиталистической Британии под руководством, быть может, Уинстона Черчилля? Полагает ли Сервис, что британский рабочий класс — противодействие которого антибольшевистским усилиям империалистического правительства Ллойд-Джорджа в 1918-1920 годах в значительной мере содействовало выживанию Советской России, — поддержал бы военную кампанию с целью восстановления капитализма во Франции, Германии и Испании?

Сервис никогда не поднимал еще один существенный вопрос: каким могло быть воздействие таких революционных завоеваний рабочего класса в основных европейских центрах капитализма на развитие Советского Союза? Троцкий всегда подчеркивал, что поражение, понесенное революционным движением в Западной Европе, выступало решающим фактором в развитии сталинской диктатуры. Отказ от революционного интернационализма раннего большевистского режима и замещение его сталинско-бухаринской теорией социализма в одной стране было политическим приспособлением к неудачам в Западной Европе, особенно в Германии. В противовес этому Троцкий придерживался мнения, что возрождение революционных битв в капиталистических центрах изменит политическое положение в Советском Союзе. Как он писал в 1936 году:

"Первая же победа революции в Европе пройдет электризующим током через советские массы, выправит их, поднимет дух независимости, пробудит традиции 1905 и 1917 годов, подорвет позиции бонапартистской бюрократии и приобретет для Четвертого Интернационала не меньшее значение, чем Октябрьская революция имела для Третьего" [8].

Сервис никогда прямо не объяснял концепцию Троцкого о связи между судьбой Советского Союза и развитием международной революции. Однако его биография не является работой политически нейтрального ученого. Это не обязательно дискредитирует саму работу. То, что дискредитирует биографию, это когда политические взгляды и цели, побуждающие к написанию, побуждают прибегать к исторической фальсификации. Политическая ненависть Сервиса к перспективе мировой революции Троцкого и его поддержка националистической программы Сталина очевидны для тех, кто способен распознать просталинский подтекст, пропитывающий всю биографию Троцкого. Сервис пишет:

"Троцкий гордился своей способностью рассматривать советские и международные отношения реалистично. Он обманывался. Он ограничивался предрассудками, которые не давали ему понять динамику современной геополитики" (p. 3).

Для Сервиса "предрассудки" — это революция и марксистский интернационализм. "Динамика современной геополитики", как Сервис (во многом подобно Сталину) ее представляет, проистекает из приоритета национального государства и его интересов и несокрушимости капитализма.

Позвольте нам вернуться к самому нелепому утверждению книги, к заявлению Сервиса о том, что "если бы Троцкий являлся верховным лидером вместо Сталина, риски кровавой бани в Европе резко возросли". Возникает вопрос: что Троцкий мог бы сделать, чтобы количество погибших в Европе 1930-1940-х годов оказалось большим, чем это было в действительности? Не говоря уже о бойне, устроенной Сталиным в СССР, его политика — начиная с поражения немецкого рабочего класса в 1933 году, — привела в движение цепь событий, которые достигли кульминации в самой настоящей кровавой бойне Второй мировой войны. Война стоила жизни приблизительно 50 миллионам людей в Европе — в том числе 27 миллионам советских людей, шести миллионам немцев, шести миллионам евреев и трем миллионам поляков. Сервис как будто бы утверждает (хотя и окольным путем), что еще больше миллионов погибло, если бы победила перспектива социалистической революции Троцкого. Реальные людские потери, которые произошли вследствие поражения революции — победы фашизма в Германии и начала Второй мировой войны — были меньшими, чем если бы социалистическая революция имела успех. Вывод, который Сервис предлагает сделать своим читателям, сводится к тому, что в случае выбора между победой социалистической революции и победой фашизма последнее является меньшим из двух зол.

Утверждение, которое скрывается за этим положением, заключается в том, что Троцкий был человеком насилия, безразличным к человеческой жизни и страданиям, жаждущим пожертвовать бессчетным числом жизней ради революции. Как заявляет Сервис в заключение своей биографии, Троцкий "боролся за цель, которая была даже более разрушительной, чем он себе представлял" (p. 501).

Изображая Троцкого хладнокровным фанатиком, грубо безразличным к человеческим жизням, Сервис дает пример его жестокости. Троцкий, пишет он, "показал свое полное моральное безразличие, когда говорил своему американскому поклоннику Максу Истмену (Max Eastman) в начале 1920-х годов, что он и большевики готовы "сжечь дотла несколько тысяч русских, чтобы создать настоящее революционное американское движение". Русским рабочим и крестьянам было бы интересно узнать о массовом жертвоприношении, которое он предлагал" (p. 313). Этот пассаж рассчитан на то, чтобы заставить читателей содрогнуться. Они должны удивиться: каким чудовищем политического фанатизма надо быть, чтобы рассуждать о возможности подобного деяния?

Но действительно ли Троцкий говорил это? А если и говорил, то в каком контексте? Почему Макс Истмен, несмотря на знакомство с этим ужасным планом, стал одним из самых преданных международных сторонников Троцкого в течение 1920-х годов. А еще позже главным переводчиком работ Троцкого на английский язык? Пассаж, который я только что процитировал, содержится на 313 странице сервисовского Троцкого, в главе 33, озаглавленной "На культурном фронте". Сервис называет в качестве источника мемуары Макса Истмена под названием Любовь и революция: Мое путешествие по эпохе (Love and Revolution: My Journey Through an Epoch.). И действительно, на странице 333 этой книги мы находим рассказ Истмена о его первой встрече с Троцким, которая состоялась в Москве в 1922 году, во время Четвертого конгресса Коммунистического Интернационала.

Истмен с большим мастерством рассказывает, как он хотел переговорить с Троцким о проблеме, которая его беспокоила. В американском социалистическом движении преобладали русские эмигранты. Они монополизировали руководство молодой коммунистической партией. Истмену представилась возможность подойти к Троцкому во время заседания конгресса. Он с удивлением обнаружил, что облик Троцкого оказался совершенно отличен от хорошо известных мефистофелиевых карикатур в газетах. Троцкий, вспоминал Истмен, выглядел "более похожим на тщательно умытого хорошего парня из воскресной школы, чем на Мефистофеля" [9]. Истмен попросил о встрече, согласие на которую Троцкий немедленно дал. Они встретились снова на следующий день в кабинете Троцкого в здании Революционного Военного совета.

Троцкий, как с юмором описывал его Истмен, был "определенно самым изящным человеком, который когда-либо руководил восстанием". Однако что особенно удивило Истмена, так это "спокойствие" Троцкого. Газетные описания Троцкого, изображавшие его нервным и возбудимым, "выглядели", писал Истмен, "почти пасквилем в отношении этого обходительного человека, который слушал с такой вежливостью плохой французский, на котором я силился изложить свои мысли". Истмен объяснил Троцкому, что господствующее положение, занимаемое русскими социалистами, "препятствует началу американского революционного движения". Еще более ухудшало дело то, что хотя большинство из этих социалистов были меньшевиками до октября 1917 года, "они думали, что это они совершили Октябрьскую революцию". Принимая шутливый тон, Истмен сравнил позу, занятую бывшими меньшевиками, с молодым петухом, который бахвалится "громким фальцетом, потому что какая-то курица, которая годится ему в бабушки, снесла яйцо". Троцкого, вспоминал Истмен, позабавило это сравнение. Тогда-то он и сделал по-французски замечание, которое Истмен запомнил дословно: " Mais nous sommes prets a bruler quelques milliers de Russes afin de creer un vrai movement revolutionnaire Americain". Истмен поместил в скобках английский перевод: "Но мы готовы сжечь несколько тысяч русских, чтобы создать настоящее американское революционное движение" [10].

Ясно, что Сервис умышленно и злонамеренно ложно истолковал замечание, сделанное Троцким. Тот шутил с Истменом, который понимал, что Троцкий говорил не о сожжении русских рабочих и крестьян, а об ослаблении влияния напыщенных русских эмигрантов из числа бывших меньшевиков в американском социалистическом движении. Более того, Сервис, намереваясь усилить воздействие своей лжи, добавляет слова, которых нет в тексте Истмена. Слова "to a cinder" [дотла] отсутствуют в оригинале. Таким образом Сервис превратил юмористическую историю, припомненную Истменом много десятилетий спустя — и которая представляет Троцкого в благоприятном свете как снисходительного, культурного человека с чувством юмора, — в пример ужасающей негуманности революционного фанатика.

Является ли это мелкой, а тем более невинной ошибкой? Вряд ли. Этот вид фальсификации имеет свои последствия. Фальсификация, раз она избежала обнаружения, становится частью общепринятого исторического повествования, снова и снова повторяясь от одной книге к другой. По прошествии времени становится все сложнее разоблачить ложь, не говоря уже о том, чтобы выявить лжеца, который пустил ее в обращение.

Биография Сервиса является постыдным и бесстыдным собранием искажений и фальсификаций. Для Сервиса недостаточно ложно представить идеи, ради которых Троцкий жил и во имя которых погиб. Он стремится принизить человека, сделать его заслуживающим читательского презрения. Он однообразно повторяет одни и те же оскорбления. На странице 336 Сервис характеризует Троцкого как "чрезвычайно самоуверенного [self-righteous]". На странице 381 он пишет о "непревзойденной самоуверенности" Троцкого. Даже работы Троцкого подвергаются осмеянию. "Смесь напыщенности и увертливости, — пишет Сервис, — повсюду видна в Истории Русской революции" (p. 466). Он выражает удивление тем, что люди "автоматически верили" рассказу Троцкого о его борьбе против Сталина. "На самом деле расхождения между Политбюро и оппозицией никогда не было таким глубоким, как он пытался изображать" (p. 356). Сервис не подает это утверждение, совершенно бездоказательное, в качестве своего собственного мнения. Он заявляет это в качестве факта, который, следовательно, не нуждается в обсуждении! В итоге Сервис находит "удивительным", что огромное количество людей, "которые не симпатизировали коммунизму", тем не менее "допускали мысль о том, что под руководством Троцкого СССР не был бы тоталитарным деспотизмом" (p. 356).

В одном из худших пассажей своей книги Сервис презрительно отзывается о либералах и социалистах, которые выступили с защитой Троцкого в период Московских процессов, поддержав его требование о создании независимой комиссии расследования. Их позиция, заявляет Сервис, "отражает их наивность. Они были не способны увидеть презрение Троцкого к их ценностям. Они не заметили вреда, который он намеревался причинить их обществу, если бы когда-нибудь получил для этого шанс. Подобно зрителям в зоопарке, они сожалели о раненом звере" (p. 466).

Я уже продемонстрировал, что г-н Сервис делает свою работу некомпетентно и бесчестно. Эти строки разоблачают Сервиса как человека, лишенного всякого уважения к демократическим принципам. Право Троцкого отвечать своим обвинителям и защищать себя не зависело от того, поддерживает он или нет политические институты Соединенных Штатов. Г-ну Сервису можно было бы посоветовать прочитать слова, с которыми Джон Дьюи (John Dewey), великий американский либеральный философ, объяснял raison d'etre [смысл] Комиссии по расследованию, в которой он занимал пост председателя. Лев Троцкий, разъяснял он, был объявлен виновным в ужасных преступлениях верховным трибуналом Советского Союза. Троцкий потребовал, чтобы советское правительство официально добивалось его выдачи, что могло бы дать ему возможность ответить на обвинения против него в норвежском или мексиканском суде. Это требование было проигнорировано Советским Союзом. Что вытекает из этого положения? Дьюи заявлял:

"Простой факт, что мы собрались здесь, является свидетельством того, что совесть мира все еще не удовлетворена по этому историческому вопросу. Эта мировая совесть требует, чтобы г-н Троцкий не был окончательно осужден без того, чтобы иметь полную возможность представить любые доказательства, находящиеся в его распоряжении, для ответа на приговор, объявленный ему на суде, на котором не присутствовал ни он сам, ни его представители. Право быть выслушанным до вынесения приговора является таким элементарным правом в каждой цивилизованной стране, что было бы абсурдным для нас в очередной раз наставать на нем, если бы не усилия, предпринятые для того, чтобы г-на Троцкий не был выслушан, и не усилия, предпринятые для того, чтобы дискредитировать эту Комиссию по расследованию" [11].

В другом публичном заявлении Дьюи с явным негодованием отвечал на заявления, что Троцкий из-за своих политических взглядов не заслуживает того, чтобы его защищали.

"В деле Тома Муни (Tom Mooney) в Сан-Франциско и в деле Сакко и Ванцетти (Sacco-Vanzetti) в Бостоне нам приходилось слышать утверждения реакционеров, что как бы то ни было, но эти люди были опасны, так что было бы лучше устранить их, вне зависимости от того, виновны они или нет в преступлениях, в которых они были обвинены. Я никогда не думал, что смогу дожить до того дня, когда записные либералы прибегнут к подобному доводу" [12].

Враждебность Сервиса к работе Комиссии очевидна. Он ничего не пишет о международной сталинской кампании саботажа и дискредитации Комиссии, которая включала в себя угрозы применить насилие против тех, кто публично объявлял себя сторонником расследования. Семья Дьюи боялась за жизнь 78-летнего философа. Сервис пишет как о чем-то плохом, что Дьюи был для Троцкого "удачным выбором в качестве председателя" (p. 466), и что "они согласились избегать основных вопросов, связанных с политическими и нравственными поступками Троцкого (p. 467). Он одобряет выход журналиста Фердинанда Лундберга (Lundberg) из состава Комиссии до начала первого заседания. "Лундберг обоснованно пришел к мысли, что Троцкий являлся главным архитектором системы подавления гражданских прав в СССР, на которую он сейчас, как одна из ее жертв, жаловался" (p. 467).

Сервис не цитирует ни единой строки из протоколов заседаний Комиссии, проходивших в Мексике в апреле 1937 года. Он игнорирует известную речь Троцкого, которой завершились слушания и которая произвела огромное впечатление на членов комиссии. Сервис заявляет, что Комиссия "продолжала заседать в течение целой недели, пока Дьюи не почувствовал, что мог подготовить согласованный вердикт. Никто не вступал в серьезный спор относительно того, каким он мог быть. Троцкий был оправдан" (p. 467). Это опошление и инсинуация по отношению к работе Комиссии. В Мексике не было выработано и официально оглашено никакого "согласованного вердикта". На самом деле Дьюи и другие члены Комиссии приехали в Мексику как члены "Предварительной комиссии", чтобы провести предварительное расследование, которое включало опрос Троцкого и анализ коллекции значимых документов, которыми он владел. После отъезда из Мексики Комиссия подготовила предварительный доклад, который признал, что Троцкий "предоставил многочисленные документы, обеспечив дальнейшее расследование" [13]. Предварительная комиссия рекомендовала, чтобы Комиссия по расследованию продолжила свою работу. Только в декабре 1937 года, через восемь месяцев после того, как комиссия Дьюи опрашивала Троцкого в Мексике, она опубликовала свой вердикт, согласно которому Троцкий был признан невиновным, а Московские процессы — судебными подлогами.

Представляя доклад Предварительной комиссии, Дьюи заявил:

"Работа по расследованию только начинается. Были открыты различные направления расследования, которые должны быть продолжены до тех пор, пока не будут выявлены все доступные факты. Окончательное суждение должно быть отложено до тех пор, пока различные нити расследования не будут доведены до конца" [14].

Разъясняя принципы, которые определяли работу Комиссии, Дьюи говорил, что "привязанность к истине предшествует привязанности к личностям и фракциям". Он утверждал, что Комиссия по расследованию была "привержена одной и только одной цели: обнаружению истины настолько полно, насколько это в человеческих силах. Должны быть установлены связи между приверженностью справедливости и приверженностью к фракции, между честным поведением и приверженностью к невежеству, которая в сущности реакционна вне зависимости от того, под каким флагом она выступает".

В своих словах Дьюи суммировал все, что было поставлено на карту в борьбе по защите исторической правды против лжи. Если в вашей голове есть вопрос: почему наша партия посвящает так много времени и сил разоблачению и опровержению попыток фальсифицировать жизнь Троцкого и историю эпохи, в которой он жил, — то я советую вам прочитать и обдумать слова Дьюи, так подходящие к нашему времени, и надеюсь, что вы примите их как свое собственное кредо.

В этом году исполняется семидесятилетняя годовщина убийства Троцкого, которое было совершено 20 августа 1940 года сталинским агентом Рамоном Меркадером в Койоакане, пригороде Мехико. То, что Троцкий все еще остается объектом острой полемики, не является необычным. Это судьба всех по-настоящему значимых исторических личностей. Но что является экстраординарным, так это степень, в которой он в течение столь многих лет после своего убийства остается объектом интенсивных и неослабевающих искажений, фальсификаций и откровенной клеветы. История не забудет, что советская бюрократия никогда формально не реабилитировала Льва Троцкого (вопреки заявлению Сервиса, который даже этот факт излагает неверно). Даже когда Михаил Горбачев начала проводить свою прокапиталистическую политику, результатом которой менее чем через четыре года стал распад Советского Союза, он публично заявлял:

"Троцкизм — это политическое течение, идеологи которого, прикрываясь левой, псевдореволюционной фразой, по существу, занимали капитулянтскую позицию. По сути дела, это была атака на ленинизм по всему фронту. Речь шла практически о судьбе социализма в нашей стране, о судьбе революции. В этих условиях необходимо было всенародно развенчать троцкизм, обнажить его антисоциалистическую сущность".

Сервис просто пристраивается к длинной очереди антитроцкистских клеветников, которые состояли на службе политической реакции более 85 лет. Консервативная реакция против революционной интернационалистской программы Октябрьской революции началась в 1923 году под знаменем борьбы против троцкизма. К середине 1930-х годов эта борьба приняла форму систематического физического истребления всех выживших представителей марксистской политической и идейной традиции в Советском Союзе. И за пределами СССР троцкисты преследовались в империалистических странах — как фашистских, так и демократических. Гитлер, как я уже говорил, впадал в бешенство, когда упоминалось имя Троцкого. В Соединенных Штатах администрация Рузвельта организовала осуждение и заключение в тюрьму лидеров троцкистского движения. И если и был в мире кто-нибудь, кто ненавидел Троцкого даже больше, чем Сталин, так это никто иной, как Уинстон Черчилль. В 1937 году Черчилль опубликовал книгу под названием Великие современники (Great Contemporaries). Одна глава была посвящена Гитлеру, о котором Черчилль писал с бесстыдным восхищением. Он все еще возлагал большие надежды на немецкого фюрера. Но другая глава посвящалась Троцкому. В ней язык Черчилля вышел из-под контроля. "Подобно бациллам рака, — писал Черчилль, — он рос, ел, пытал, убивал, осуществляя свою сущность" [15]. Следует отметить, что самая низкая клевета Черчилля, направленная против Троцкого как человека, была усвоена и усилена Сервисом.

Ярость Гитлера, брань Черчилля и садистскую мстительность Сталина легко объяснить. Они были современниками Троцкого, его менее значимыми современниками. Они участвовали в том, что для них являлось борьбой не на жизнь, а на смерть против революционного дела, которое Троцкий, более чем любой другой человек его времени, представлял и воплощал. Почитайте газеты того времени. Как часто вы найдете на первой странице ниже заголовков, сообщающих о том или ином волнующем событии 1930-х годов, более мелкий заголовок, который гласит: "Троцкий говорит…" или "Троцкий предсказывает…" Таким способом пресса сообщает своим читателям об отношении Троцкого к великим событиям того времени. Но чем вызван интерес к мнению одного человека? Тем, что этот человек являлся авторитетным голосом мировой социалистической революции. Троцкий был революцией в ссылке. 31 августа 1939 года — в самый канун начала Второй мировой войны — французская газета Paris-Soir поведала о диалоге между Гитлером и французским послом Кулондром. Гитлер выразил сожаление относительно того, что война неизбежна. Кулондр сказал Гитлеру, что если это случится, то в результате войны будет только один победитель — Троцкий. "Подумали ли вы об этом?" — спросил он. И Гитлер ответил: "Я знаю". Прочитав это сообщение, Троцкий написал: "Призраку революции этим господам угодно дать личное имя" [16].

Изображение Троцкого Сервисом полностью соткано из клеветы тех, кто находился в лагере реакции, сталинской или империалистической. Он не может позволить себе привести ни одного свидетельства, которое противоречит карикатуре, которую он представляет своим читателям. Более того, Сервис рассчитывает на то, что через столь много лет после его смерти не осталось никого, кто действительно знал, уважал и любил "Старика", как называли его многие последователи. Мне посчастливилось встречаться и говорить со свидетелями жизни Троцкого: Арне Свабеком (Arne Swabeck) и Альбертом Глотцером (Al Glotzer) — оба они провели несколько недель с Троцким на Принкипо в начале 1930-х годов; с бельгийским революционером Жоржем Вереекеном (Georges Vereeken); с немецким революционером Оскаром Хиппе (Oskar Hippe) и с главой охраны Троцкого в Койоакане Гарольдом Робинсом (Harold Robins). Никто из этих людей не остался троцкистом. Но величие и человечность Троцкого они никогда не ставили под сомнение. Даже по прошествии десятилетий они считали время, проведенное с Троцким, самым важным периодом своей жизни.

Я также встречался с теми, кто пережил террор Сталина, кто на себе испытал жестокость контрреволюционного националистического погрома бюрократии против настоящих представителей большевизма, таких как Ребекка Михайловна Богуславская, Татьяна Иваровна Смилга и Зоря Леонидовна Серебрякова, отцы которых, члены Левой оппозиции, были расстреляны в 1937-1938 годах. Они встречались с Троцким, когда были еще детьми, и он выглядел в их глазах великаном. Они вспоминали, как их отцы — Михаил Богуславский, Ивар Смилга и Леонид Серебряков — говорили о "Льве Давидовиче" с уважением и настоящей любовью. Несмотря на то, что Татьяна Смилга и Зоря Серебрякова еще живы, Сервис никогда не пытался задать им какие-либо вопросы. Надежда Иоффе была дочерью Адольфа Иоффе, близкого друга Троцкого, который покончил с собой в ноябре 1927 года в знак протеста против исключения Троцкого из Коммунистической партии. Надежда Иоффе впервые встретила Троцкого, будучи ребенком, в Вене, до революции 1917 года. Она играла вместе с юным сыном Троцкого Львом Седовым. Вопреки изображению Сервисом Троцкого невнимательным отцом, Надежда вспоминала человека, который любил детей и был бесконечно терпелив, когда улаживал их ссоры. Хотя Сервис цитирует мемуары Н. Иоффе, он не упоминает о ее личных воспоминаниях о Троцком.

Существует ряд ценных воспоминаний о Троцком, в которых его необыкновенная личность описывается незабываемым образом. Американский писатель Джеймс Т. Фаррелл (James T. Farrell) ездил вместе с Джоном Дьюи в Мексику в апреле 1937 года. Много лет спустя, в 1950-е годы, он записал воспоминания об этой поездке. Фарелл наблюдал Троцкого вблизи, в течение недели, когда он часами отвечал на вопросы, задаваемые ему членами предварительной комиссии. Троцкий находился под тяжелым политическим и личным давлением. Он слишком хорошо знал об ужасе, который расползался по Москве, где его старые товарищи уже были убиты или ожидали казни. Его младший сын Сергей уже исчез. Троцкий был вынужден отвечать на вопросы на языке, который был для него чужим. Троцкий, вспоминал Фарелл,

"производил впечатление великой простоты и чрезвычайного самоконтроля. Он был решительным и необычным человеком. Он говорил с замечательной точностью. Его манеры были такими же безупречными, как его одежда, и он был обаятельным человеком. Его жесты были очень грациозными. Он был чрезвычайно бдительным. Временами казалось, что весь его организм подчинялся его воле. Его голос был каким угодно, только не грубым…

Он был напряженным, подобно туго натянутому луку, который никогда не издавал треск, но вибрировал под воздействием самого легкого дуновения. Он обладал живым темпераментом. Он был человеком огромной интеллектуальной гордости и уверенности в себе. Он был нетерпим к глупости, к тому, что он считал глупым, и его простота и чрезвычайное великодушие казались приобретенными жизненным опытом. Он был гениальным человеком, человеком воли и идей. Его можно даже назвать образцом цивилизованного, высококультурного западного европейца. Он был человеком Запада, и в этом непохожим на большинство современных людей, находящихся у власти в Советском Союзе. Его марксистская вера была верой в идеи. Вполне можно говорить о том, что Троцкий был великим человеком [17].

Фарелл следующим образом описал свидетельские показания Троцкого:

"В Мексике Дьюи заметил, что Троцкий говорил в течение восьми дней и не сказал ничего глупого. И то, что говорил Троцкий, раскрывало мир ужаса, трагедии, деградации человеческого духа. "Когда люди привыкают к страху, — говорил русский поэт Борис Пастернак, — он формирует основы хорошего стиля". Ужасы истории были основной составляющей стиля Троцкого. Его мастерская ирония, подобно всем великим ирониям, является протестом, потому что ужасы истории приняли столь угрожающие размеры перед разумом человека. И он был историческим человеком в том смысле, в котором большинство из нас не являются и не могут быть… И когда он говорил, его стиль, его мысль, его ирония придавали слушаниям интонацию, ослаблявшую воздействие ужасов истории, которые были разоблачены — рассказ о войне, революции, об идеализме, превращенном в цинизм, о ломке мужественных людей, предательстве чести, истины и дружбы, искажении истины, о страданиях семей и невинных, раскрытие того, как революция и общество, которое стало надеждой столь многих на Западе, на самом деле оказалось варварством, практически не имеющем параллелей в современной истории. Прочитайте холодный оттиск его свидетельских показаний, и все это станет ясным. Некоторые из интерпретаций и причинных объяснений Троцкого могут отличаться от наших собственных, но факты, разоблачения, ужасы там есть все. И когда Троцкий говорил, принимая полную моральную ответственность за все свои действия, когда он находился у власти, его стиль придавал этим свидетельским показаниям почти художественный характер [18].

Я процитировал этот обширный отрывок, потому что вы должны услышать это. Вы имеете интеллектуальное и моральное право услышать это. Молодое поколение оказалось по большей части отрезано в интеллектуальном смысле от революционного опыта двадцатого века. В течение слишком долгих лет мы жили в атмосфере политической и духовной реакции. События прошлого века фальсифицируются или, что почти столь же плохо, о них просто не пишется и не говорится. Есть опасность того, что молодые поколения, приходя к зрелости в первые десятилетия двадцать первого века, не узнают того, что они должны знать о великих событиях двадцатого века, о его революциях и контрреволюциях. О войнах и об усилиях, направленных на то, чтобы положить им конец. И они не услышат звуки великих голосов прошлого и слова, которые ими произносились.

Мы вступаем в новую эпоху революционной борьбы. Об этом свидетельствуют растущие и все более очевидные признаки. Пропасть между немногими богатыми, богатство которых далеко вышло за границы рационального и постижимого, и огромной массой людей мира, становится все больше. Экономическая система, направленная на увековечивание и приращение богатства богачей, принимает на наших глазах все более иррациональный характер. Мировые проблемы растут, провоцируя социальные и экологические катастрофы. Действия частнособственнических корпораций все более явно подвергают опасности само выживание планеты. Растущее осознание этих опасностей, возмущение неравенством и несправедливостью увеличиваются. Сегодня происходят изменения в массовом сознании. Однако развитие сознания должно поддерживаться усвоением уроков истории. Великие голоса прошлого, включая голос Льва Троцкого, должны быть оживлены, чтобы мы могли учиться у них и вдохновляться ими.

Примечания:

[1] Сталин: Политический портрет : В 2 кн. Кн. 1. — М.: ООО "Фирма "Издательство АСТ": АО "Издательство "Новости", 1999, с. 398-399.
[2] Там же, с. 441-444.
[3] The Social and Political Thought of Leon Trotsky (Oxford: Clarendon Press, 1978), p. viii.
[4] Studies in Contemporary Communism, Vol. X, Nos. 1 & 2, Spring/Summer 1977, p. 10.
[5] М.С. Горбачев. "Октябрь и перестройка: революция продолжается". Доклад на совместном торжественном заседании ЦК КПСС, Верховного совета СССР и Верховного Совета РСФСР, посвященном 70-летию Октябрьской революции 02.11.1987 (см.: http://www.alexanderyakovlev.org/fond/issues-doc/66062).
[6] "September 1, 1939," by W.H. Auden [http://www.poemdujour.com/Sept1.1939.html]
[7] Twilight of the Comintern, 1930-35 (New York: Pantheon Books, 1982), p. 427.
[8] Троцкий Л.Д. Преданная революция. — М.: НИИ культуры, 1991, с. 240.
[9] Love and Revolution, p. 332.
[10] Ibid., p. 332-3.
[11] John Dewey: The Later Works, 1925-1953, Volume 11: 1935-1937, Essays and Liberalism and Social Action, Edited by Jo Ann Boydston (Carbondale and Edwardsville, Southern Illinois University Press, 1991), p. 307.
[12] Ibid., p. 317.
[13] Ibid., p. 315.
[14] Ibid., p. 314.
[15] Cited in Trotsky, Great Lives Observed, edited by Irving H. Smith (Englewood Cliffs, NJ: Prentice-Hall, 1973), p. 86.
[16] "Еще и еще раз о природе СССР". См.: В защиту марксизма (Бостон: Iskra Reseach, 1997), с. 61.
[17] "Dewey in Mexico," in Reflections at Fifty (New York: The Vanguard Press, 1954), pp. 108-09.
[18] Ibid., pp. 111-12.