Ниже лекции "Возникновение большевизма и работа Ленина "Что делать?" ", прочитанной председателем редколлегии Мирового Социалистического Веб Сайта Дэвидом Нортом в рамках летней школы американской Партии Социалистического Равенства (Socialist Equality Party) и МСВС, которая проводилась с 14 по 20 августа 2005 года в Анн-Арборе, штат Мичиган.

Истоки русского марксизма

Сегодняшняя лекция будет посвящена анализу одной из самых значительных, глубоких и, без сомнения, революционных работ по политической теории, которые когда-либо были написаны, работы Ленина Что делать? Немногие работы когда-либо подвергались искажению и фальсификации в такой степени, как эта. Для бесчисленных ненавистников Ленина из среды буржуазной профессуры — некоторые из них до 1991 года заявляли о себе как о больших поклонниках Ленина — именно эта книга ответственна за многое, если не за все зло двадцатого века. Я намерен ответить на эти обвинения, а также объяснить, почему эта работа — написанная в 1902 году для сравнительно немногочисленного социалистического движения, действовавшего в политических условиях царской России — сохраняет такую необычайную теоретическую и практическую актуальность для социалистического движения в первом десятилетии двадцать первого века.

Когда я говорил о развитии марксистского движения в Германии в течение последней трети девятнадцатого столетия, то я подчеркивал бурный и, как казалось, безостановочный характер его развития. За удивительно короткий период времени социал-демократическая партия превратилась в массовую организацию рабочего класса. Ее победы не могли быть достигнуты без действительной борьбы и жертв, однако нельзя отделаться от впечатления, что немецкие социалисты работали в условиях, которые были относительно мягкими в сравнении с теми, в которых находились русские революционеры.

В одной из своих более поздних работ Ленин, стремясь объяснить причины возникновения в России того, что оказалось самой дееспособной революционной социалистической организацией во всей истории, писал: "Марксизм, как единственно правильную революционную теорию, Россия поистине выстрадала полувековой историей неслыханных мук и жертв, невиданного революционного героизма, невероятной энергии и беззаветных исканий, обучения, испытания на практике, разочарований, проверки, сопоставления опыта Европы" [1].

Начиная с 1825 года, с безуспешной попытки группы высокопоставленных офицеров царской армии низвергнуть царское самодержавие, в России развивалась традиция самопожертвования, неподкупности и бесстрашного энтузиазма. Поиск путей изменения ужасной и упаднической действительности царского самодержавия и преодоления социальной отсталости, на почве которой оно возвышалось, вызвал к жизни масштабное общественное движение, которое заложило основы необыкновенного общественного и культурного явления русской интеллигенции. Это движение породило русский роман, литературную критику и русское революционное движение.

В замечательном фрагменте написанной Максом Истменом биографии Молодой Троцкий автор (тогда еще социалист) дал нам следующее описание личности русского революционера:

"Удивительное поколение мужчин и женщин родилось для осуществления этой революции в России. Можно путешествовать по любой удаленной части этой страны и увидеть спокойное решительное вдумчивое лицо в вашем вагоне — мужчину средних лет с бледным философским лбом и русой бородой, или пожилую женщину с круто изогнутыми бровями и строгими складками у рта, или, может быть, средних лет мужчину или моложавую женщину, которая все еще красива, но держит себя так, как если бы это не имело никакого значения — вы спросите, и вам скажут, что они являются "старыми партийными работниками". Воспитанные на традиции террористического движения, суровой и величественной мученической веры, воспитанные с младенчества любить человечество и находиться по соседству со смертью, они научились в молодости новой вещи — думать практически. И они закалились в горниле тюрьмы и ссылки. Они стали почти рыцарским орденом, отборной группой мужчин и женщин, в героизме которых можно быть уверенным так же, как в героизме рыцарей Круглого стола или самураев, но с жалованными грамотами их благородства в будущем, а не в прошлом" [2].

Русское революционное движение не с самого начала обращалось к рабочему классу. Напротив, оно долгое время ориентировалось на крестьянство, составлявшее подавляющее большинство населения. Формальное освобождение крестьян от крепостного рабства, провозглашенное царем Александром II в 1861 году, усилило противоречия социально-политической структуры Российской империи. 1870-е годы стали свидетелями начала массового движения студенческой молодежи, которая пошла к крестьянам, чтобы просвещать их и вызвать их к сознательной общественной и политической жизни. Большое политическое влияние на это движение оказали теоретики анархизма, главным образом Лавров и Бакунин. Последний в особенности маслил революционное преобразование России как продукт восстания крестьянских масс. Крестьянская индифферентность и правительственные репрессии в совокупности привели это движение к повороту в сторону конспиративных и террористических методов борьбы. Самой значительной из террористических организаций была "Народная воля".

Вклад Плеханова

Теоретические и политические основы марксистского движения в России были заложены в борьбе, которую вел Г.В. Плеханов против преобладающего влияния народничества и его ориентации на террор. Коренной вопрос, который лежал в основе конфликта между народниками и новым марксистским течением, был вопрос об исторической перспективе: следует ли России идти к социализму через крестьянскую революцию, в которой традиционные общинные формы крестьянской собственности могли бы обеспечить фундамент социализма? Или следует свергнуть царизм, установить демократическую республику и начать переход к социализму на основе развития русского капитализма и возникновения современного промышленного пролетариата?

Выступая против терроризма и народнического понимания крестьянства как решающей революционной силы, Плеханов — который сам был ведущим членом народнического движения — утверждал, что Россия развивается по капиталистическому пути, что рост промышленного пролетариата будет неизбежным следствием этого процесса и что этот новый общественный класс станет по необходимости решающей силой в революционном низвержении самодержавия, в демократизации России и ликвидации всех политических и экономических остатков феодализма, то есть в деле закладывания основ для перехода к социализму.

Основание Плехановым группы "Освобождение труда" в 1883 году, в год смерти Маркса, стало продуктом грандиозного политического предвидения, не говоря уже об интеллектуальном и гражданском мужестве. Более того, аргументы, выдвинутые Плехановым против русских народников того времени, не только заложили программные основы, на которые позднее опиралась Российская социал-демократическая рабочая партия. Плеханов предвосхитил также многие из решающих вопросов классовой ориентации и революционной стратегии, которые продолжали терзать социалистическое движение на протяжении двадцатого века, а, в действительности, и по настоящий день.

Сегодня о Плеханове помнят главным образом — хотя, вообще говоря, без достаточно высокой оценки — как об одном из самых значительных истолкователей марксистской философии в эпоху Второго Интернационала (1889-1914 гг.). В этом качестве многое в его работах подвергается жесткой и по большей части невежественной критике — особенно теми, кто заявляет, что Плеханов не смог оценить значение Гегеля и диалектического метода. Можно только пожелать, когда читаешь такие полемические заявления, чтобы их авторы уделили время на изучение работ Плеханова до того, как они их осудят. Я вернусь чуть позже к вопросу об интеллектуальном отношении Плеханова к марксистской философии, хотя следует откровенно заявить, что это предмет, который требует больше времени, чем то, которым мы располагаем.

В настоящий момент я хочу уделить главное внимание другой стороне вклада Плеханова в революционную стратегию, что по большей части недооценивается, если не игнорируется. Речь идет о том, что понимание пролетариатом значения своей независимой политической борьбы против буржуазии является решающей и необходимой движущей силой в процессе возникновения и роста социалистического сознания.

В своей наиболее важной ранней работе Социализм и политическая борьба, написанной вскоре после образования Плехановым группы "Освобождение труда", он выступил против взглядов русских анархистов, которые отвергали значение политической деятельности и заходили настолько далеко, что утверждали, что рабочие не должны заражаться политическими интересами. Плеханов отмечал, что "ни один класс, добившийся политического господства, не имеет причин раскаиваться в своем интересе к "политике"... напротив, каждый из них достигал высшей, кульминационной точки своего развития лишь после того, как приобретал политическое господство... мы должны признать, что политическая борьба представляет собою такое средство социального переустройства, годность которого доказана историей".

Затем Плеханов прослеживает основные стадии в развитии классового сознания. Пространность нижеследующей цитаты оправдывается действительной и непреходящей важностью этого отрывка:

"Угнетенный класс лишь постепенно уясняет себе связь между своим экономическим положением и своею политическою ролью в государстве. Долгое время он не понимает во всей ее полноте даже своей экономической задачи. Составляющие его индивидуумы ведут тяжелую борьбу за свое повседневное существование, не задумываясь даже о том, каким сторонам общественной организации обязаны они своим бедственным положением. Они стараются избегать наносимых им ударов, не спрашивая себя, откуда и кем направляются в последнем счете эти удары. В них нет еще классового сознания, в их борьбе против отдельных угнетателей нет никакой руководящей идеи. Угнетенный класс еще не существует для себя; он будет со временем передовым классом общества, но он еще не становится им. Сознательно организованной силе господствующего класса противостоят лишь разрозненные, единичные стремления отдельных личностей или отдельных групп личностей. Так, например, и теперь еще не редкость встретить рабочего, который ненавидит особенно энергичного эксплуататора, но не подозревает еще необходимости борьбы против целого класса эксплуататоров и устранения самой возможности эксплуатации человека человеком".

"Мало-помалу процесс обобщения делает, однако, свое дело, и угнетенные начинают сознавать себя классом. Но они еще слишком односторонне понимают особенности своего классового положения: пружины и двигатели общественного механизма в его целом остаются еще скрытыми от их умственных взоров. Класс эксплуататоров представляется им простою совокупностью отдельных предпринимателей, не связанных нитями политической организации. На этой ступени развития в понятиях угнетенных, как и в голове профессора Лоренца фон Штейна, не ясна еще связь между "обществом" и "государством". Предполагается, что государственная власть стоит выше антагонизма классов, ее представители кажутся естественными судьями и примирителями враждующих сторон. Угнетенный класс относится к ним с полным доверием и приходит в большое удивление, когда обращенные к ним с его стороны просьбы о помощи остаются без ответа. Не останавливаясь на частных примерах, мы заметим только, что подобная путаница понятий обнаруживалась до последнего времени английскими рабочими, которые вели весьма энергичную борьбу на экономической почве ив то же время находили возможным фигурировать в рядах той или другой буржуазной политической партии".

"Только на следующей и последней ступени развития угнетенный класс всесторонне выясняет себе свое положение. Теперь он понимает, какая связь существует между обществом и государством, и не апеллирует на притеснения своих эксплуататоров к тем, кто представляет собою политический орган той же эксплуатации. Он знает, что государство есть крепость, служащая оплотом и защитой его притеснителям, крепость, которою можно и должно овладеть, которую можно и должно перестроить в интересах своей собственной защиты, но невозможно обойти, полагаясь на ее нейтралитет. Рассчитывая лишь на самих себя, угнетенные начинают понимать, что "политическая самопомощь есть, — как говорит Ланге, — важнейший из всех видов социальной самопомощи". Они стремятся тогда к политическому господству, чтобы помочь себе путем изменения существующих социальных отношений и приспособления общественного строя к условиям своего собственного развития и благосостояния. Разумеется, они тоже не вдруг достигают господства; лишь постепенно становятся они грозной силой, исключающей в умах противников всякую мысль о сопротивлении. Долгое время добиваются они лишь уступок, требуют лишь таких реформ, которые дали бы им не господство, а только возможность расти и созревать для будущего господства; реформ, которые удовлетворили бы самые насущные, самые ближайшие их требования и хоть немного расширили бы сферу их влияния на общественную жизнь страны. Только пройдя суровую школу борьбы за отдельные клочки неприятельской территории, угнетенный класс приобретает настойчивость, смелость и развитие, необходимые для решительной битвы. Но, раз приобретя эти качества, он может смотреть на своих противников, как на класс, окончательно осужденный историей; он может уже не сомневаться в своей победе. Так называемая революция есть только последний акт в длинной драме революционной классовой борьбы, которая становится сознательной лишь постольку, поскольку она делается борьбою политической " .

"Спрашивается теперь, целесообразно ли поступили бы социалисты, если бы они стали удерживать рабочих от "политики" на том основании, что политический стройобщества обусловливается экономическими его отношениями? Конечно, нет. Они лишили бы рабочих точки опоры для их борьбы, отняли бы унихвозможность сконцентрировать свои усилия и направить свои удары на созданную их эксплуататорами общественную организацию. Вместо этого рабочим пришлось бы вести партизанскую войну с отдельными эксплуататорами или, самое большее, с отдельными группами этих эксплуататоров, на стороне которых всегда стояла бы организованная сила государства" [3].

Борьба, которую вел Плеханов, определила коренные задачи тех, кто хотел называть себя социалистами — концентрировать все свои усилия на развитии политического классового сознания рабочего класса и готовить его к исторической роли вождя социалистической революции. В этом определении подразумевалось историческое значение самой партии, которая является инструментом, посредством которого классовое самосознание просыпается, развивается и организуется на основе определенной политической программы.

Работы Плеханова ввергли народников в кризис. К концу 1980-х годов они явно защищались от ударов со стороны человека, которого всего десятилетие назад они осудили как ренегата "народного" дела. Политическое банкротство терроризма становилось все более очевидным. Показывая, что цель терроризма заключалась в запугивании царского режима и попытках вынудить его изменить свои методы, Плеханов и растущее множество марксистов называли террористов "либералы с бомбами" — характеристика, которая сегодня столь же удачна, как и столетие назад. Более того, Плеханов утверждал, что терроризм народников, игнорирующий длительную борьбу за развитие сознания рабочего класса, своим стремлением возбудить массы посредством мстящих ударов героических одиночек, напротив, служит только их оболваниванию и деморализации.

Появление Ульянова-Ленина

Новаторская работа Плеханова оказала влияние на целое поколение интеллигентов и молодых людей, которые вступили в революционную борьбу в конце 1880 — начале 1890-х годов. Воздействие плехановской полемики становилось все сильнее, поскольку социальные перемены в городе и деревне все больше и больше соответствовали анализу, который он дал.

К 1890-м годам становилось все более очевидным, что Россия переживает быстрый экономический рост, а развитие промышленности ведет ко все большему усилению роли рабочего класса. Таковы были условия, при которых Владимир Ильич Ульянов, младший брат казненного революционного террориста, вступил в революционное движение. К 1893 году он приобрел репутацию сильного теоретика, выступившего с замечательной критикой народнического движения, которая получила название Что такое "друзья народа" и как они воюют против социал-демократов. Благодаря своим характерным особенностям эта работа стала очень значительным вкладом в развитие революционного рабочего движения и, несмотря на ее связь с особыми условиями России 1890-х годов, обрела свою до сих пор непреходящую актуальность.

Ульянов-Ленин посвятил большую часть этой работы критике того, что он определил как субъективную социологию Михайловского, показывая, что политика народнического движения не опиралась на научное изучение общественных отношений, существовавших в России. Он показал, что они отказывались признать факт высокого развития в стране товарного производства, того, что крупная промышленность развивается и концентрируется в руках индивидов, покупающих и эксплуатирующих рабочую силу массы рабочих, которые не имеют никакой собственности. Но даже более важным, чем экономический анализ — который был еще более тщательно развит в следующей большой работе Ленина Развитие капитализма в России — была его характеристика классовой природы народнического движения. Он объяснил, что народники, в сущности, были мелкобуржуазными демократами, чьи взгляды отражали социальное положение крестьянства.

Хотя Ленин настаивал на огромном значении демократических вопросов — то есть вопросов, связанных с ликвидацией царского самодержавия, уничтожения остатков феодализма в деревне, с национализацией земли — он не менее страстно утверждал, что совершенно неверно игнорировать различие между демократическим и социалистическим движением. Огромным препятствием для развития классового сознания пролетариата была тенденция к подчинению пролетариата мелкобуржуазным демократическим противникам самодержавия.

Беспощадно нападая на взгляды Михайловского, Ленин решительно доказывал, что так называемый "социализм" мелкобуржуазного демократа не имеет ничего общего с социализмом пролетариата. В лучшем случае, "социализм" мелкой буржуазии отражает ее крушение перед лицом могущественного роста капитала и его концентрации в руках финансовых и промышленных магнатов. Мелкобуржуазный социализм неспособен проделать научный исторический анализ развития капитализма, поскольку такой анализ показал бы безнадежное положение самой мелкой буржуазии, которая, будучи далека от приобретения подлинного влияния, представляет собой при этом отжившие фрагменты экономического прошлого.

Главный вывод, который делает Ленин для революционного социалистического движения, заключается в том, что оно должно вести неустанную борьбу против влияния мелкобуржуазной демократической идеологии внутри рабочего движения. Необходимо учиться понимать, что в демократических требованиях нет ничего действительно социалистического и что ликвидация самодержавия и уничтожение феодальных поместий, будучи в определенном смысле исторически прогрессивным, вовсе не означает конец эксплуатации рабочего класса. На самом деле, результат осуществления этих требований самих по себе просто содействовал бы развитию капитализма и усилению эксплуатации наемного труда. Это не означает, что рабочий класс не должен поддерживать демократическую борьбу. Но ни при каких условиях он не может вести ее под знаменем буржуазии или мелкой буржуазии. Напротив, он должен вести борьбу за демократию только для того, чтобы способствовать борьбе против самой буржуазии.

Ленин осуждал "объединителей" и "защитников союза", которые предлагали, что рабочие должны, во имя борьбы против царизма, отказаться от своих независимых классовых целей и, не концентрируясь на программных вопросах, образовать альянсы со всеми политическими противниками режима.

Марксисты способствуют демократической борьбе не посредством приспособления к либералам и мелкобуржуазным демократам, а посредством организации рабочих в их собственную независимую политическую партию, основанную на революционной социалистической программе. Суммируя свою оценку природы русского народничества, Ленин писал: "Если вы не поверите на слово пышным фразам о "народных интересах" и попробуете копнуть поглубже, — то увидите, что имеете перед собой чистейших идеологов мелкой буржуазии..."

Завершая свою работу, Ленин подчеркивал, что деятельность революционной партии должна быть направлена на "объяснение" рабочему "политико-экономического строя той системы, которая гнетет его, выяснение необходимости и неизбежности классового антагонизма при этой системе... Когда передовые представители его усвоят идеи научного социализма, идею об исторической роли русского рабочего, когда эти идеи получат широкое распространение и среди рабочих создадутся прочные организации, преобразующие теперешнюю разрозненную экономическую войну рабочих в сознательную классовую борьбу, — тогда русский рабочий, поднявшись во главе всех демократических элементов, свалит абсолютизм и поведет русский пролетариат(рядом с пролетариатом всех стран) прямой дорогой открытой политической борьбы к победоносной коммунистической революции ".

Уже в этой ранней работе Ленин представил в весьма развитой форме идеи, которые привели к созданию большевистской партии. Ленин не изобретал концепции партии или независимой политической организации рабочего класса. Но он наделил эти идеи политической и идеологической конкретностью непревзойденной силы. Он был убежден, что политическая организация рабочего класса протекает не только посредством мер политического характера, но и через непримиримую теоретическую и политическую борьбу против всех идеологических форм, посредством которых буржуазия стремится оказать влияние и добиться господства над рабочим классом. Политическое единение рабочего класса требовало неослабевающей борьбы против всех теорий и программ, которые отражали интересы чуждых классовых сил. Другими словами, политическая однородность рабочего класса могла быть осуществлена только на основе самого высокоразвитого теоретического сознания.

В 1900 году в статье "Насущные задачи нашего движения" Ленин писал:

"Социал-демократия есть соединение рабочего движения с социализмом, ее задача — не пассивное служение рабочему движению на каждой отдельной его стадии, а представительство интересов всего движения в целом, указание этому движению его конечной цели, его политических задач, охрана его политической и идейной самостоятельности. Оторванное от социал-демократии, рабочее движение мельчает и необходимо впадает в буржуазность: ведя одну экономическую борьбу, рабочий класс теряет свою политическую самостоятельность, становится хвостом других партий, изменяет великому завету: "освобождение рабочих должно быть делом самих рабочих". Во всех странах был такой период, когда рабочее движение и социализм существовали отдельно друг от друга и шли особой дорогой, — и во всех странах такая оторванность приводила к слабости социализма и рабочего движения; во всех странах только соединение социализма с рабочим движением создавало прочную основу для того и другого" [4].

Когда Ленин писал эти слова, он вел ожесточенную борьбу против нового течения, которое возникло внутри российской социал-демократии. Оно было известно как "экономизм", и его существование было связано с ростом бернштейнианского ревизионизма в Германии. Главным пунктом взглядов "экономистов" было принижение значения революционной политической борьбы. Взамен, приспосабливаясь к стихийному движению рабочего класса в середине 1890-х годов, "экономисты" предлагали, чтобы социал-демократическое движение концентрировалось на развитии забастовочной борьбы и на других сторонах экономической борьбы рабочего класса. Скрытый смысл этой точки зрения заключался в том, что рабочее движение должно отказаться от своих революционных социалистических целей как практической задачи. Следовало признать первенство в политической борьбе против самодержавия за либерально-демократической буржуазной оппозицией. Следовало отказаться от независимой революционной программы, которая провозглашалась Плехановым и Лениным, ради профсоюзной деятельности, направленной на улучшение экономических условий рабочего класса в рамках капиталистического общества. Или, как предлагала Е.Д. Кускова в пользующемся дурной славой Credo, написанном в 1899 году:

"Марксизм нетерпимый, марксизм отрицающий, марксизм примитивный (пользующийся слишком схематичным представлением классового деления общества) уступит место марксизму демократическому, и общественное положение партии в недрах современного общества должно резко измениться. Партия признает общество; ее узко-корпоративные, в большинстве случаев сектантские задачи расширятся до задач общественных и ее стремление к захвату власти преобразуется в стремление к изменению, к реформированию современного общества в демократическом направлении, приспособленно к современному положению вещей, с целью наиболее удачной, наиболее полной защиты прав (всяческих) трудящихся классов" [5].

Но это было не все: в Credo заявлялось, что "разговоры о самостоятельной рабочей политической партии суть не что иное, как продукт переноса чужих задач, чужих результатов на нашу почву" [6].

Появление "экономизма" стало частью международного феномена: в условиях, при которых марксизм стал преобладающей политической и идеологической силой в рабочем движении Западной Европы, внутри рабочего движения развивалось то, что было равно буржуазной оппозиции марксизму. Другими словами, рост ревизионизма представлял, как я уже говорил, попытку мелкобуржуазных идеологов капитализма противодействовать распространению влияния марксизма внутри рабочего движения. К 1899 году скрытый смысл этого ревизионизма стал совершенно ясным, когда французский социалист Мильеран вступил в буржуазное правительство.

Бурное распространение оппортунизма вызвало кризис в международной социал-демократии. Мне уже приходилось отмечать, что первым, кто выступил против, был Плеханов. Позднее Роза Люксембург поддержала его своим замечательным памфлетом Реформа или революция? Немецкие социал-демократы с неохотой присоединились к этой критике. Однако нигде борьба против оппортунизма не велась столь глубоко, как в России под руководством Ленина.

На рубеже двадцатого века российское социалистическое движение не было объединенной политической организацией. Существовали многочисленные течения и группы, которые определяли себя как социалистические, даже марксистские, но при этом проводили свою политическую и практическую работу лишь на местном уровне или в качестве представителя особой этнической или религиозной группы в рабочем классе. Еврейский Бунд был самой известной организацией подобного рода.

Когда русское рабочее движение набрало силу во второй половине 1890-х годов, потребность в программной и организационной связи стала очевидной и настоятельно необходимой. Первая попытка собрать съезд всех российских социал-демократов в Минске в 1898 году потерпела неудачу в результате полицейских репрессий и арестов делегатов. После этой неудачи планы созыва съезда осложнились все более разнородным характером русского социалистического движения, значительным выражением которого стало появление течения "экономистов".

Хотя Плеханов продолжал оставаться уважаемым теоретическим вождем русского социализма, Ульянов-Ленин стал важной фигурой в ходе напряженной подготовительной работы по созыву объединительного съезда российских социал-демократов. Основой его влияния была руководящая роль в издании новой политической газеты Российской социал-демократической рабочей партии Искра. В эмигрантском движении и среди марксистов, участвующих в практической революционной деятельности в России, Искра добилась значительного авторитета, так как она обеспечивала теоретическую, политическую и организационную связь на всероссийской основе, без которой это движение оставалось бы разрозненным.

Первый номер Искры был напечатан в декабре 1900 года. Ленин разъяснял в большом заявлении, опубликованном на первой странице этого номера, что "содействовать политическому развитию и политической организации рабочего класса — наша главная и основная задача. Всякий, кто отодвигает эту задачу на второй план, кто не подчиняет ей всех частных задач и отдельных приемов борьбы, тот становится на ложный путь и наносит серьезный вред движению".

В словах, которые остаются в высшей степени актуальными даже спустя столетие, Ленин жестко критикует тех, "кто считает возможным и уместным угощать рабочих "политикой" только в исключительные моменты их жизни, только в торжественных случаях..." Подвергая суровой критике представителей течения "экономистов", для которых боевой тред-юнионизм и агитация по экономическим требованиям представляют альфу и омегу радикальной деятельности в рабочем классе, Ленин утверждал, что решающей задачей, перед которой стоят социалисты, есть политическое воспитание рабочего класса и образование его независимой социалистической политической партии. "Ни один класс в истории, — писал Ленин, — не достигал господства, если он не выдвигал своих политических вождей, своих политических представителей, способных организовать движение и руководить им". В заключение Ленин лаконично предполагал: "Вопросам организационным мы намерены посвятить ряд статей в ближайших номерах. Это — один из самых больных наших вопросов" [7].

То, что выросло из этого предложения, стало, может быть, самым блестящим и влиятельным полемическим трактатом двадцатого века, ленинским Что делать? Принимая во внимание ожесточенную полемику, вызванную этой книгой, особенно после большевистской революции 1917 года, замечательным является тот факт, что работа Что делать?, когда она была впервые опубликована в 1902 году, была принята ведущими российскими социал-демократами — и что самое главное, Плехановым — как заявление о партийных принципах по вопросам политических задач и организации. Таково ее политическое значение, несмотря на то, что во многих осуждениях памфлета Ленина заявлялось, будто Что делать? внесла конспиративный и тоталитарный элемент в социализм, который не имел основы в классическом марксизме. Мы ответим на эту критику в ходе нашего рассмотрения этой работы.

Что делать?

Памфлет Ленина начинается с рассмотрения требования, выдвинутого течением экономистов — то есть русских последователей Эдуарда Бернштейна — "свободы критики". Он ставит этот лозунг — который, на первый взгляд, кажется совершенно демократическим и привлекательным — в контекст спора, разгоревшегося в рядах международной социал-демократии между защитниками ортодоксального марксизма и ревизионистами, которые вели систематическую теоретическую и политическую атаку на ортодоксов.

Отмечая, что теоретическая ревизия Бернштейна программных основ Социал-демократической партии Германии нашла свое логическое политическое выражение во вхождении французского социалиста Александра Мильерана в правительство президента Вальдека-Руссо, Ленин заявляет, что лозунг ""свобода критики" есть свобода оппортунистического направления в социал-демократии, свобода превращать социал-демократию в демократическую партию реформ, свобода внедрения в социализм буржуазных идей и буржуазных элементов" [8].

На это требование Ленин отвечает, что никто не отрицает права ревизионистов критиковать. Но марксисты, утверждает он, обладают не меньшим правом опровергать их критику и бороться против попыток превратить революционную социал-демократию в реформистское движение.

После краткого обзора истоков течения экономистов в России, Ленин отмечает их общее безразличие к решающим вопросам теории. Он утверждает, что "пресловутая свобода критики означает не замену одной теории другою, а свободу от всякой целостной и продуманной теории, означает эклектизм и беспринципность" [9]. Ленин замечает, что это теоретическое безразличие оправдывается ревизионистами, которые ссылаются, вырывая из контекста, на заявление Маркса, что каждый шаг действительного движения важнее дюжины программ. "Повторять эти слова в эпоху теоретического разброда — отвечает Ленин, — это все равно что кричать "таскать вам не перетаскать!" при виде похоронной процессии".

Далее он делает заявление, используя слова, которые следует цитировать снова и снова: "Без революционной теории не может быть и революционного движения. Нельзя достаточно настаивать на этой мысли в такое время, когда с модной проповедью оппортунизма обнимается увлечение самыми узкими формами практической деятельности" [10]. Он доказывает, что только " партия, руководимая передовой теорией " может обеспечить рабочий класс революционным руководством, и напоминает, что Фридрих Энгельс признавал " не две формы великой борьбы социал-демократии (политическую и экономическую), — как это принято делать у нас, — а три, ставя наряду с ними и теоретическую борьбу " [11]. Ленин цитирует заявление Энгельса о том, что "без предшествующей ему немецкой философии, в особенности философии Гегеля, никогда не создался бы немецкий научный социализм — единственный научный социализм, который когда-либо существовал. Без теоретического смысла у рабочих этот научный социализм никогда не вошел бы до такой степени в их плоть и кровь, как мы это видим теперь" [12].

Вторая глава работы Что делать? называется "Стихийность масс и сознательность социал-демократии". Это, без сомнения, самая важная часть памфлета Ленина и, неизбежно, та часть, которая подвергалась самым неустанным нападкам и искажению. Именно в этой главе, часто говорили нам, Ленин разоблачил себя как высокомерный аристократ духа, презирающий массу рабочих, пренебрегающий их устремлениями, враждебный по отношению к их каждодневной борьбе, страстно жаждущий личной власти и мечтающий только о том дне, когда он и его отвратительная партия навяжут железной рукой свою тоталитарную диктатуру над ничего не подозревающим российским рабочим классом. Стоит уделить наше время рассмотрению этой главы с особым вниманием.

Решающий вопрос, разбираемый Лениным, заключается в природе отношений между марксизмом и революционной партией, с одной стороны, и стихийным движением рабочего класса и формами общественного сознания, которые развиваются в среде рабочих в ходе этого движения, — с другой. Он начинает с прослеживания эволюции форм сознания в среде русских рабочих, начиная с первых проявлений классовых конфликтов в 1860-1870-е годы.

Эта борьба носила крайне примитивный характер, включая разрушение машин рабочими. Движимые отчаянием, не имея понимания общественной и классовой природы своих бунтов, эти стихийные взрывы показывали классовое сознание только в "зародышевой" форме. Положение, которое сложилось спустя три десятилетия, было значительно более развитым. Сравнительно с ранними этапами борьбы, забастовки 1890-х годов показали значительно более высокий уровень сознания среди рабочих. Забастовки были намного более организованными и выдвигали весьма детализированные требования. Но сознание, выявленное рабочими в этих сражениях, носило тред-юнионистский, а не социал-демократический характер. То есть забастовки не выставляли требований политического характера, они не выражали понимания более глубокой и непримиримой природы конфликта между рабочими и существующим социально-экономическим и политическим порядком. Рабочие, напротив, стремились только улучшить свое положение в рамках существующей общественной системы.

Эта ограниченность была неизбежной в том смысле, что стихийное движение рабочего класса не могло само по себе, "стихийно", развить социал-демократическое, то есть революционное сознание. Именно в этом месте Ленин приводит аргумент, который вызвал так много обвинений. Он пишет:

"Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть принесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т. е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т. п. Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции. Точно так же и в России теоретическое учение социал-демократии возникло совершенно независимо от стихийного роста рабочего движения, возникло как естественный и неизбежный результат развития мысли у революционно-социалистической интеллигенции" [13].

В подтверждение своего понимания отношения между марксизмом и стихийно развивающимся тред-юнионистским, то есть буржуазным сознанием рабочего класса, Ленин ссылается на критику Карлом Каутским — одобрительно по отношению к критическим комментариям Каутского — проекта программы австрийской социал-демократической партии:

"В проекте значится: "Чем более капиталистическое развитие увеличивает пролетариат, тем более он вынуждается и получает возможность вести борьбу против капитализма. Пролетариат приходит к сознанию" возможности и необходимости социализма. В такой связи социалистическое сознание представляется необходимым непосредственным результатом пролетарской классовой борьбы. А это совершенно неверно. Разумеется, социализм, как учение, столь же коренится в современных экономических отношениях, как и классовая борьба пролетариата, столь же, как и эта последняя, вытекает из борьбы против порождаемой капитализмом бедности и нищеты масс, но социализм и классовая борьба возникают рядом одно с другим, а не одно из другого, возникают при различных предпосылках. Современное социалистическое сознание может возникнуть только на основании глубокого научного знания. В самом деле, современная экономическая наука настолько же является условием социалистического производства, как и современная, скажем, техника, а пролетариат при всем своем желании не может создать ни той, ни другой; обе они возникают из современного общественного процесса. Носителем же науки является не пролетариат, а буржуазная интеллигенция (курсив К.К.): в головах отдельных членов этого слоя возник ведь и современный социализм, и ими уже был сообщен выдающимся по своему умственному развитию пролетариям, которые затем вносят его в классовую борьбу пролетариата там, где это допускают условия. Таким образом, социалистическое сознание есть нечто извне внесенное (von aussen Hineingetragenes) в классовую борьбу пролетариата, а не нечто стихийно (urwuechsig) из нее возникшее. Соответственно этому старая Гайнфельдская программа и говорила совершенно справедливо, что задачей социал-демократии является внесение в пролетариат (буквально: наполнение пролетариата) сознания его положения и сознания его задачи. В этом не было бы надобности, если бы это сознание само собой проистекало из классовой борьбы" [14].

Ленин выводит из этого фрагмента следующее заключение:

"Раз о самостоятельной, самими рабочими массами в самом ходе их движения вырабатываемой идеологии не может быть и речи, то вопрос стоит только так: буржуазная или социалистическая идеология. Середины тут нет (ибо никакой "третьей" идеологии не выработало человечество, да и вообще в обществе, раздираемом классовыми противоречиями, и не может быть никогда внеклассовой или надклассовой идеологии). Поэтому всякое умаление социалистической идеологии, всякое отстранение от нее означает тем самым усиление идеологии буржуазной. Толкуют о стихийности. Но стихийное развитие рабочего движения идет именно к подчинению его буржуазной идеологии, идет именно по программе "Credo",  ибо стихийное рабочее движение есть тред-юнионизм, есть Nur-Gewerkschaftlerei, а тред-юнионизм означает как раз идейное порабощение рабочих буржуазией. Поэтому наша задача, задача социал-демократии, состоит в борьбе со стихийностью, состоит в том, чтобы совлечь рабочее движение с этого стихийного стремления тред-юнионизма под крылышко буржуазии и привлечь его под крылышко революционной социал-демократии" [15].

Буржуазная критика работы "Что делать?"

Приведенные фрагменты неоднократно осуждались как квинтэссенция выражения "элитизма" большевиков. В этих фрагментах, сверх того, якобы содержатся ростки их будущей тоталитаристской эволюции. В книге под названием Семена зла (The Seeds of Evil) Робин Блик (Robin Blick), экс-троцкист, ссылается на последнее предложение, процитированное выше (в котором Ленин говорит о "стремлении тред-юнионизма под крылышко буржуазии") как на "совершенно из ряда вон выходящую формулировку для тех, кто обычно так озабочен тем, чтобы его рассматривали в качестве защитника марксистской "ортодоксии" и, несомненно, в своей смелости равняющуюся любому из положений ревизии марксизма, предпринятой в то время немецким социал-демократом Эдуардом Бернштейном... что Маркс и Энгельс никогда не пытались сделать, так это изложить в своих работах разработанную доктрину политического элитизма и организационного манипулирования" [16].

Более основательно этот аргумент развивается в хорошо известной работе ученого философа Лешека Колаковски (Leszek Kolakowski) под названием Основные течения марксизма (Main Currents of Marxism), трехтомном труде, впервые опубликованном в 1978 году. Колаковски отвергает как "нововведение" ленинское утверждение о том, что стихийное движение рабочих не может развить социалистическую идеологию и что поэтому оно должно иметь буржуазную идеологию. Что вызывает еще большее беспокойство, по мнению Колаковски, так это вывод, что движение рабочих должно принимать буржуазный характер, если оно не возглавляется социалистической партией. "Это дополняется вторым выводом: движение рабочего класса в настоящем значении этого термина, то есть политическое революционное движение, определяется не тем, что оно движение рабочих, а тем, что оно обладает правильной идеологией, то есть марксистской идеологией, которая является "пролетарской" по определению. Другими словами, классовый состав революционной партии не имеет значения для определения ее классового характера" [17].

Далее Колаковски приводит несколько фальсифицирующих и циничных комментариев, насмехаясь над заявлением, что партия "знает, в чем состоит "исторический" интерес пролетариата и каково должно быть действительное сознание последнего в каждый данный момент, несмотря на то, что его эмпирическое сознание будет по большей части оказываться отстающим" [18]. Замечания такого сорта, как полагает их автор, являются невероятно искусными, разоблачая абсурдное самомнение маленькой политической партии, согласно которому ее программа выражает интересы рабочего класса, даже если масса рабочих не согласна с ней или даже не понимает эту программу. Однако аргументы подобного рода кажутся искусными только до тех пор, пока не даешь себе труда более тщательно их обдумать.

Если аргументы Колаковски верны, то в чем тогда заключена необходимость любой политической партии, рабочего ли класса или, коли на то пошло, партии буржуазии? Прежде всего, разве не факт, что все политические партии и их лидеры заявляют о том, что они говорят от имени и выражают интересы более широких социальных слоев населения? Если посмотреть на историю буржуазии, то ее интересы как класса определялись, вырабатывались и выражались политическими партиями, лидеры которых нередко вынуждены были действовать в оппозиции как маленькая фракция меньшинства, и даже нелегально, до тех пор, пока они не добивались поддержки своего класса, или, по крайней мере, наиболее решающих элементов внутри него, в отношении перспектив и программы, за которые они боролись.

Пуританизм существовал как религиозно-политическое течение в Англии за полвека до того, как он стал преобладающим течением внутри растущей буржуазии и обеспечил, под руководством Кромвеля, победу революции над монархией Стюартов. Сто пятьдесят лет спустя якобинская партия политизированных руссоистов стала — в результате ожесточенной фракционной борьбы внутри буржуазии и мелкой буржуазии с 1789 по 1792 гг. — во главе Французской революции. Не менее уместные примеры можно было бы привести из американской истории, начиная с предреволюционного периода вплоть до настоящего времени.

Политические взгляды, которые выражают "объективные интересы" класса — то есть определяют и формулируют в форме программы средства установления условий, необходимых для продвижения особых классовых политических, социальных и экономических интересов — не могут быть признаны большинством или даже существенной частью класса в каждый данный момент. Отмена рабства, как окончательно показала история, привела к консолидации американского национального государства и огромному ускорению промышленного и экономического роста капитализма. И тем не менее политический авангард борьбы портив рабовладения, аболиционисты, был вынужден вести жестокую борьбу, которая длилась несколько десятилетий, против мощного сопротивления, существовавшего в буржуазии северных штатов, поскольку она опасалась и выступала против конфронтации с Югом. Относительно небольшое число аболиционистов гораздо лучше, нежели огромное большинство предпринимателей, торговцев, фермеров и, если на то пошло, городских рабочих Севера, понимало, что в действительности соответствовало интересам долговременного развития американского национального государства и капитализма на Севере. Конечно, аболиционисты начала девятнадцатого века не объясняли свою программу и действия в таких ясных классовых выражениях. Однако это не отменяет того факта, что они выражали — на языке, приемлемом для своего времени, — интересы растущей буржуазии Севера тем способом, каким они осознавались наиболее политически дальновидными слоями этого класса.

Более свежим примером политической партии, определяющей объективные интересы буржуазии против широких слоев этого класса и борющейся за них, является Демократическая партия США при Рузвельте. Он представлял ту фракцию внутри американской буржуазии — определенно бывшей в меньшинстве — которая пришла к убеждению, что спасение капитализма в Соединенных Штатах было невозможным без серьезных социальных реформ, которые содержали бы в себе значительные уступки рабочему классу.

Позвольте мне также указать на то, что господствующая элита пользуется услугами сотен тысяч специалистов в области политики, социологии, экономики, международных отношений и т.д., которые помогаю ей понять, каковы ее объективные интересы. Даже несмотря на то, что по причинам, которые я ниже объясню, намного легче для среднего буржуа, чем для среднего рабочего, понять, в чем заключаются его истинные интересы, разработка политики господствующего класса не может быть просто прямым отражением того, что думает "средний" американский бизнесмен или даже средний мультимиллионер — исполнительный директор какой-нибудь корпорации.

Заявление Колаковски, что ленинская концепция отношения между социалистической партией и развитием сознания не имеет основания в марксизме, требует попросту игнорировать то, что в действительности писали Маркс и Энгельс по этому вопросу. В Святом семействе, написанном в 1844 году, они объясняли это следующим образом:

"Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий и даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать. Его цель и его историческое дело самым ясным и непреложным образом предуказываются его собственным жизненным положением, равно как и всей организацией современного буржуазного общества" [19].

В другой книге, нападающей на ленинское " Что делать?", приводится процитированный только что фрагмент — но не для того, чтобы дискредитировать одного лишь Ленина, как это делает Колаковски. Точка зрения британского историка Нейла Хардинга (Neil Harding) состоит в том, что Ленин являлся, на самом деле, ортодоксальным марксистом. Идеи, развитые в книге " Что делать?", основываются на том, что писал сам Маркс в Святом семействе. Поэтому, согласно Хардингу, "привилегированная роль, предназначенная социалистической интеллигенции в организации и выражении жалоб пролетариата и в руководстве его политической борьбой, вовсе не являясь ленинским отклонением от марксизма, является центральном пунктом в самонадеянности марксизма в целом. Маркс (как и все последующие марксисты) должен утверждать, что он имел более глубокое осознание долговременных интересов и целей пролетариата, чем то, каким могли бы обладать любой пролетарий или группа пролетариев" [20].

Хотя Колаковски утверждает, что Ленин ревизовал Маркса, а Хардинг настаивает, что Ленин основывался на Марксе, их осуждение "Что делать?" проистекает из отрицания заявления, что социалистическое классовое сознание нуждается в том, чтобы быть привнесенным в рабочий класс политической партией, и что любая партия может заявлять, что ее программа представляет объективные интересы рабочего класса. Марксистские претензии на обладание объективной истиной проистекают якобы из слепого увлечения наукой, от веры в то, что мир является, в объективном смысле, как познаваемым, так и закономерным, "и что систематическое, обобщенное (или "объективное") научное знание дает преимущество над "субъективным" знанием, доставляемым непосредственным опытом" [21]. Хардинг нападает на марксистскую концепцию, согласно которой объективная истина есть нечто, что следовало бы рассматривать вне и даже вопреки результатам, полученным из анализа опросов общественного мнения. Хардинг пишет:

"Ленинизм является целиком порождением марксизма в отношении к базовым основам его теории партии. Он опирается на сходную претензию на особый сорт знания и сходное самонадеянное утверждение, что пролетарская цель не может быть обнаружена просто посредством проведения опроса между рабочими" [22].

Вооруженный модным постмодернистским жаргоном, столь любимым современными экс-левыми университетскими профессорами — в котором научное знание переопределяется просто как "преимущественный" способ рассуждения, который сумел, по причинам, совершенно не связанным с действительным качеством его содержания, утвердить свое превосходство над другими менее подходящими в культурном смысле формами выражения — Хардинг отвергает то, что он называет "туманным представлением об исторической неизбежности", которого придерживались Маркс и Ленин. Другими словами, Хардинг отвергает представления, согласно которым "тщательное исследование развития общества способно выявить определенные общие тенденции, которые, однажды установленные и получившие преобладание, побуждают людей действовать определенным образом" [23].

Наука, общество и рабочий класс

Это подводит нас к центральному теоретическому и философскому вопросу, который лежит в основе не только ленинской концепции роли партии, но и всей марксистской программы. Если, как утверждает Хардинг, сознание и мнения, складывающиеся в умах рабочих на основе их непосредственного опыта, являются не менее действенными и необходимыми, чем знания, развитые на основе понимания законов общественного развития, то тогда у рабочих нет нужды в политической партии, которая стремится привести их практику в соответствие с закономерными тенденциями, раскрытыми наукой. Позвольте мне указать на то, что можно, основываясь на аргументах Хардинга, отрицать, что существует какая-либо нужда в науке вообще, в любой ее форме. Наука возникает из различия между действительностью, как она проявляется в непосредственном чувственном восприятии, и действительностью, как она выясняется через сложный и длительный процесс анализа и теоретической абстракции.

Существенный вопрос, с которым мы сталкиваемся, состоит в следующем: может ли объективная общественная реальность — допуская факт существования такой реальности (что для университетских профессоров является большим вопросом) — быть понятой отдельными рабочими или рабочим классом в целом на основе непосредственного опыта? Именно этому вопросу Ленин посвятил огромное количество исследовательского времени, особенно когда он, несколькими годами позже, занимался написанием теоретического трактата Материализм и эмпириокритицизм. Ленин писал: "Вступая в общение, люди во всех сколько-нибудь сложных общественных формациях — и особенно в капиталистической общественной формации — не сознают того, какие общественные отношения при этом складываются, по каким законам они развиваются и т. д. Например, крестьянин, продавая хлеб, вступает в "общение" с мировыми производителями хлеба на всемирном рынке, но он не сознает этого, не сознает и того, какие общественные отношения складываются из обмена. Общественное сознание отражает общественное бытие — вот в чем состоит учение Маркса. Отражение может быть верной приблизительно копией отражаемого, но о тождестве тут говорить нелепо" [24].

"...Каждый отдельный производитель в мировом хозяйстве сознает, что он вносит такое-то изменение в технику производства, каждый хозяин сознает, что он обменивает такие-то продукты на другие, но эти производители и эти хозяева не сознают, что они изменяют этим общественное бытие. Сумму всех этих изменений во всех их разветвлениях не могли бы охватить в капиталистическом мировом хозяйстве и 70 Марксов. Самое большее, что открыты законы этих изменений, показана в главном и в основном объективная логика этих изменений и их исторического развития, — объективная не в том смысле, чтобы общество сознательных существ, людей, могло существовать и развиваться независимо от существования сознательных существ (только эти пустяки и подчеркивает своей "теорией" Богданов), а в том смысле, что общественное бытие независимо от общественного сознания людей. Из того, что вы живете и хозяйничаете, рожаете детей и производите продукты, обмениваете их, складывается объективно необходимая цепь событий, цепь развития, независимая от вашего общественного сознания, не охватываемая им полностью никогда. Самая высшая задача человечества — охватить эту объективную логику хозяйственной эволюции (эволюции общественного бытия) в общих и основных чертах с тем, чтобы возможно более отчетливо, ясно, критически приспособить к ней свое общественное сознание и сознание передовых классов всех капиталистических стран" [25].

Когда люди идут на работу, в какой степени они осознают огромную сеть мировых экономических взаимосвязей, в которой их рабочее место является мельчайшим элементом? Можно резонно допустить, что даже самый интеллигентный рабочий может иметь только самое смутное ощущение отношения его работы, или его компании, к неизмеримо сложным процессам современного транснационального производства и обмена товарами и услугами. Отдельный рабочий не в состоянии проникнуть в тайны международных капиталистических финансов, понять роль глобальных хедж-фондов и раскрыть секрет и часто нераскрываемые способы (даже для специалистов в этой области), которыми десятки миллиардов долларов финансовых активов пересекают международные границы каждый день. Реалии современного капиталистического производства, торговли и финансов столь сложны, что корпоративные и политические руководители зависимы от анализа и советов крупных академических институтов, которые, скорее более, чем менее, расходятся между собой в мнениях относительно значения той информации, которой они располагают.

Но проблема классового сознания идет дальше очевидной трудности усвоения и овладения сложными явлениями современной экономической жизни. На более фундаментальном и существенном уровне точная природа общественного отношения между отдельным рабочим и его работодателем, а тем более между всем рабочим классом и классом буржуазии, не может быть схвачена на уровне чувственного восприятия и непосредственного опыта.

Даже рабочий, который убежден, что его или ее эксплуатируют, не может на основе своего собственного горького личного опыта понять социально-экономический механизм, лежащий в основе этой эксплуатации. Более того, понятие эксплуатации не является понятием, которое легко усваивается, а тем более извлекается непосредственно из инстинктивного ощущения того, что вам заплатили недостаточно. Работница, которая заполняет бланк заявления по поводу устройства на работу, не осознает того, что она предлагает продать свою рабочую силу, или что уникальным качеством этой рабочей силы является ее способность производить стоимость б о льшую, чем цена (заработная плата), по которой она приобретается; и что прибыль извлекается из этой разницы между ценой рабочей силы и стоимостью, которую она создает.

Рабочий не осознает, что когда он приобретает товар за определенную сумму денег, сущность этого обмена заключается не в отношении между вещами (пальто или какой-то другой товар за определенную сумму денег), а в отношении между людьми. И действительно, он не понимает природу денег: каким образом они исторически возникли как выражение формы стоимости и как они служили для маскировки в обществе, в котором производство и обмен товаров универсализированы на основе базовых общественных отношений капиталистического общества.

Все, о чем я только что говорил, может служить общим введением в то, что можно рассматривать как теоретико-познавательные основы самой важной работы Маркса Капитал. В завершающей части решающей первой главы первого тома Маркс формулирует свою теорию товарного фетишизма, которая объясняет объективный источник мистификации общественных отношений внутри капиталистического общества — то есть причину, по которой в этой особой экономической системе общественные отношения между людьми необходимо кажутся отношениями между вещами. Для рабочих не ясно, и не может быть ясным, на основе чувственного восприятия и непосредственного опыта, что любая данная товарная стоимость является кристаллизированным выражением количества человеческого труда, затраченного на ее производство. Открытие объективной сущности формы стоимости стало выдающейся исторической вехой в развитии научного мышления: без этого открытия ни объективные социально-экономические основы классовой борьбы, ни выведенные из них революционные положения не могут быть поняты.

Несмотря на то что рабочему могут не нравиться социальные последствия системы, в которой он живет, он не в состоянии понять на основе непосредственного опыта ни ее происхождение, ни ее внутренние противоречия, ни исторически ограниченный характер ее существования. Понимание противоречий капиталистического способа производства, эксплуататорских отношений между капиталом и наемным трудом, неизбежности классовой борьбы и ее революционных последствий выросло на основе действительной научной работы, с которой навсегда будет связано имя Маркса. Знание, приобретенное в результате этой научной деятельности, равно как и метод анализа, использованный в достижении и расширении этого знания, должны быть привнесены в рабочий класс. В этом состоит задача революционной партии.

Если Ленин был элитистом, то тогда тот же ярлык следовало бы наклеить на всех тех, кто боролся под знаменем научной истины против бесчисленных форм мракобесия. Разве Томас Джефферсон не писал, что он присягнул на вечное противостояние всякой форме невежества и тирании над умами людей? На самом деле обвинение в элитизме следовало бы выдвинуть против тех, кто выступает против политического и культурного просвещения рабочего класса и таким образом оставляет его во власти эксплуататоров.

В заключение позвольте нам рассмотреть еще одно обвинение против Ленина. Ему ставят на вид, что, настаивая на необходимости борьбы против стихийно возникающих в капиталистическом обществе форм сознания рабочего класса и беспощадно воюя с простонародным общественным мнением, формирующемся под массированным воздействием пропагандистских органов СМИ, Ленин выражал "недемократические", даже "тоталитарные" тенденции своего мировоззрения. В основе этого обвинения лежит разновидность социального ожесточения, глубоко укорененная в классовых интересах и общественных предрассудках, вызванных стремлением социалистического движения создать иную, не буржуазную, форму общественного мнения, в которой находят свое выражение действительные политические и исторические интересы рабочего класса.

Не существует программы, более демократической, нежели программа, которая выразилась в стремлении марксистского движения развить классовое сознание рабочего класса. Ленин не "навязывал" свою научную программу рабочему классу. Наоборот, вся его политическая деятельность в течение более четверти века до событий 1917 года была направлена на то, чтобы поднять социальное мышление передовых слоев российского рабочего класса на уровень науки. И в этом он и большевистская партия достигли успеха. В выполнении этой задачи Ленин показал себя, по замечанию Джона Рида, как "необыкновенный народный вождь, вождь исключительно благодаря своему интеллекту... обладающий могучим умением раскрыть сложнейшие идеи в самых простых словах и дать глубокий анализ конкретной обстановки при сочетании проницательной гибкости и дерзновенной смелости ума" [26].

Ленин не был тем, кто первым провозгласил необходимость внесения социалистического сознания в рабочий класс. Его критика прославления экономистами "стихийного элемента" определенно опиралась на глубокое прочтение Капитала Маркса и на понимание способа, которым капиталистическое производство, как система производственных отношений, установленных между людьми, скрывает действительные социально укорененные механизмы эксплуатации. Оригинальность Ленина как политического мыслителя нашла выражение не в его утверждении о необходимости внесения сознания в рабочий класс — это широко признавалось марксистами в Европе, — а в последовательности и настойчивости, с которыми он применял это правило, а также в далеко идущих политических и организационных выводах, которые он делал на основе этого понимания.

Классовое сознание и "политические обличения"

Каким же образом тогда следует развивать политическое сознание рабочего класса? Ответ, который был дан Лениным на этот вопрос, опирается на тщательное исследование. Для "экономистов" агитация, связанная с экономическими вопросами "о хлебе и масле" и непосредственными проблемами, с которыми сталкиваются на фабрике, служила главным средством развития классового сознания. Ленин недвусмысленно отвергает концепцию, согласно которой действительное классовое сознание могло бы развиться на такой узкой экономической основе. Агитация на почве текущего экономического положения была достаточной только для развития профсоюзного сознания, то есть буржуазного сознания рабочего класса. Развитие революционного классового сознания, настаивал Ленин, требовало, чтобы социалисты концентрировали свою агитацию на том, что он характеризовал как политические обличения :

"Иначе как на этих обличениях не может воспитаться политическое сознание и революционная активность масс. Поэтому деятельность такого рода составляет одну из важнейших функций всей международной социал-демократии, ибо и политическая свобода нисколько не устраняет, а только несколько передвигает сферу направления этих обличений" [27].

Ленин формулировал свою мысль в словах, которые нисколько не утратили своей актуальности. Можно даже сказать, что вследствие поразительного снижения в наше время качества и значения социалистического сознания эти слова лишь еще сильнее выросли в своем значении:

"Сознание рабочих масс не может быть истинно классовым сознанием, если рабочие на конкретных и притом непременно злободневных (актуальных) политических фактах и событиях не научатся наблюдать каждый из других общественных классов во всех проявлениях умственной, нравственной и политической жизни этих классов; — не научатся применять па практике материалистический анализ и материалистическую оценку всех сторон деятельности и жизни всех классов, слоев и групп населения. Кто обращает внимание, наблюдательность и сознание рабочего класса исключительно или хотя бы преимущественно на него же, — тот не социал-демократ, ибо самопознание рабочего класса неразрывно связано с полной отчетливостью не только теоретических... верное даже сказать: не столько теоретических, сколько на опыте политической жизни выработанных представлений о взаимоотношении всех классов современного общества. Вот почему так глубоко вредна и так глубоко реакционна по своему практическому значению проповедь наших "экономистов", что экономическая борьба есть наиболее широко применимое средство вовлечения масс в политическое движение" [28].

Ленин подчеркивал, что ревизионисты, которые утверждали, что самым быстрым и самым легким способом привлечения внимания рабочих и получения их поддержки является концентрация на экономических и профсоюзных вопросах — и что основная деятельность социалистов должна заключаться в повседневной экономической борьбе рабочих — на самом деле не давали ничего важного, в смысле развития социалистического сознания, стихийному рабочему движению. На поверку, они действовали не как революционные социалисты, а просто как тред-юнионисты. Действительно насущной задачей социалистов являлось говорить с рабочими не о том, что они уже знают — о повседневных производственных вопросах на уровне своего рабочего места — а, напротив, о том, чего они не могут извлечь из своего непосредственного экономического опыта, то есть о политическом знании.

"Это знание можете приобрести себе вы, интеллигенты, — писал Ленин от имени рабочего, — и вы обязаны доставлять нам его во сто и в тысячу раз больше, чем вы это делали до сих пор, и притом доставлять не в виде только рассуждений, брошюр и статей (которые часто бывают — простите за откровенность! — скучноваты), а непременно в виде живых обличений того, что именно в данное время делает наше правительство и наши командующие классы во всех областях жизни" [29].

Разумеется, Ленин не предлагал быть безразличными к экономической борьбе рабочего класса, а тем более самоустраняться от нее. Но то, против чего он выступал, была неоправданное и вредное зацикливание социалистов на таком узком понимании борьбы, их склонность ограничивать свою агитацию и практическую деятельность экономическими вопросами и профсоюзной борьбой, и их пренебрежение и уклонение от решающих коренных политических вопросов, которые стоят перед рабочим классом как революционной силой в обществе. Более того, когда социалисты вмешивались в профсоюзную борьбу, их действительная обязанность заключалась, как писал Ленин, в том, чтобы " воcпользоваться теми проблесками политического сознания, которые заронила в рабочих экономическая борьба, для того, чтобы поднять рабочих до социал-демократического политического сознания" [30].

Я посвятил столь большое количество времени этому обзору работы "Что делать?" потому, что — и я надеюсь, это совершенно ясно для всех вас — что в действительности мы говорили о том, что является теорией и перспективой Мирового Социалистического Веб Сайта.

Примечания:

[1] Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 41, с. 8.
[2] London: New Park, 1980, pp. 53-54.
[3] Плеханов Г.В., Избранные филос. произведения. В 5 тт. М., 1956, т. 1, с. 82-84.
[4] Ленин В.И., Полн. собр. соч. Т. 4, с. 373.
[5] Ленин В.И., Полн. собр. соч. Т. 4, с. 167.
[6] Ленин В.И., Полн. собр. соч. Т. 4, с. 168.
[7] Ленин В.И., Полн. собр. соч. Т. 4, с. 374-376.
[8] Ленин В.И., Полное собрание сочинений, т. 6, с. 9.
[9] Там же, с. 23.
[10] Там же, с. 24.
[11] Там же, с. 25 (выделено курсивом у Ленина).
[12] Там же, с. 26.
[13] Там же, с. 30-31 (выделено курсивом у Ленина).
[14] Там же, с. 38-39.
[15] Там же, с. 39-40 (выделено курсивом у Ленина).
[16] London: Steyne Publications, 1995, p. 17.
[17] London: Oxford University Press, 1978, pp. 389-90.
[18] Ibid, p. 390.
[19] Маркс К., Энгельс Ф. Собр. соч. 2-е изд., т. 2, с. 40 (курсив Маркса).
[20] Leninism (Durham, N.C.: Duke University Press, 1996), p. 34.
[21] Ibid, p. 173.
[22] Ibid, p. 174.
[23] Ibid, p. 172.
[24] Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 18, с. 343 (выделено курсивом у Ленина).
[25] Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 18, с. 345 (выделено курсивом у Ленина).
[26] Рид Дж., 10 дней, которые потрясли мир, М., 1959, с. 116.
[27] Ленин В.И., Полн. собр. соч., т. 6, с. 69 (выделено курсивом у Ленина).
[29] Там же, с. 74 (выделено курсивом у Ленина).
[30] Там же, с. 73 (выделено курсивом у Ленина).